Без правил мы становимся рабами своих страстей
Цитата, которая должна звучать как мудрость, на деле оказывается банальным заклинанием для тех, кто боится хаоса:
«Но история о золотом тельце также напоминает нам, что без правил мы быстро становимся рабами своих страстей, а в этом нет ничего освободительного» (Джордан Питерсон, русский перевод).
Звучит солидно: правила — щит от варварства. Но давайте разберёмся: кто здесь раб, что именно называется «страстью», и кому выгодно превращать правила в синоним спасения.
Введение: ловушка очевидности
Фуко бы сказал: всякая норма — это не «спасение», а инструмент дисциплины. Питерсон же выстраивает иллюзию: будто бы «правила» — это естественные кости цивилизации, без которых мы распадёмся в аморфный хаос. На самом деле, это уже политическое высказывание, спрятанное под маской нейтрального морализаторства.
Что такое «страсти»?
Здесь кроется первая подмена. «Страсть» — это всё, что выходит за пределы регулируемого. Желание, импульс, телесное, неконтролируемое. И сразу же оно маркируется как опасность.
Деррида бы напомнил: бинарная оппозиция работает так — «правила» (добро, порядок, свобода) против «страстей» (зло, хаос, рабство). Эта оппозиция самовоспроизводящаяся: как только ты соглашаешься, что «страсть» опасна, ты уже купил товар под названием «правила».
Кто устанавливает правила?
Питерсон говорит так, будто правила — нечто внеисторическое, объективное, священное. Но мы знаем: правила всегда чьи-то. Государство, церковь, корпорация, семья — вот фабрики норм. Они же определяют, что будет считаться «страстью».
Желание власти? Превратят в «долг». Желание тела? Назовут «пороком». Желание выйти за рамки? Маркируют «безумием».
Рабство наоборот
Теперь перевернём фразу. Не «без правил мы рабы страстей», а «с правилами мы рабы чужих страстей». Страсть законодателя, страсть контролировать, страсть нормализовать.
Истина? Разорвите это слово. Под ним — интересы тех, кто пишет свод правил.
Миф о «освобождении»
Парадокс, который не замечает Питерсон: свобода здесь становится равной несвободе. Ведь он называет «рабством» именно то, что не контролируется. А значит — только дисциплина есть свобода. Но разве это не абсурд?
Свобода — это клетка, где вы сами выбираете прутья. Так звучит его логика. Но клетка от этого клеткой быть не перестаёт.
Золотой телец как аллегория
Ссылка на библейский сюжет — дешёвый трюк. Идол — это не просто страсть, а коллективное тело желания, которое не вписывается в прежнюю норму. Для Моисея это угроза власти закона. Для Питерсона — угроза порядка. Но если смотреть цинично: проблема не в идоле, а в том, что толпа решила поклоняться чему-то другому. «Без правил» — это всегда страшилка для тех, чьи правила теряют силу.
Заключение: пустая угроза
Тезис Питерсона — это не истина, а приём устрашения. В нём скрыт выбор без выбора: либо подчиняйся правилам, либо растворись в хаосе собственных «страстей».
Но хаос — это просто другое имя для того, что не удалось встроить в дисциплину.
Смотрите также: