Человек - это его культура
Короткое описание: разрезаю лозунг на полосы. Смотрим, что сочится из ткани — кровь или краска.
Вы уже поняли, что тезис «Человек — это его культура» звучит как добропорядочный гуманизм. Уютная клетка: обои в орнамент «традиции», форточка «ценностей», на полке монографии и семейные рецепты. Теперь давайте снимем обои. Фуко бы сказал: перед нами не истина, а дисциплинарная формула, которая производит тела и docile minds — послушные биографии. Деррида лишь добавил бы нож: разрежьте слово «культура» — в швах обнаружится разнобой кодов, прививок, травм и полицейских протоколов. Делёз хмыкнул бы: вы перепутали организм с машиной желаний; машина всегда бежит быстрее, чем её пытаются окультурить.
Итак, приступим к ритуальному убийству иллюзии.
1. Редукция как социогигиена
Тезис хочет упростить: «культура» — вроде бы аккуратная корзина для всего лишнего в человеке. Сложил туда язык, привычки, вкусы, и готово — можно судить, совместим ли «носитель» с вашим бытом. Гигиенично, как ярлыки в супермаркете. Но ярлык не рискует протухнуть, а человек — рискует. Когда вы сводите субъекта к культуре, вы не объясняете его, вы наводите санитарную разметку. Удобно для фильтрации: «наш/не наш», «комфортен/токсичен». Дисциплина любит упрощённые параметры. Сложность — плохой пластырь.
2. Культура как комната допроса
Кто говорит «культура»? Всегда тот, у кого есть мера. Мера — это норма, программа контроля, архив разрешений. Фраза «человек — это его культура» звучит нейтрально, будто пыльный учебник. На деле — это протокол идентификации: предъявите диалект, кухню, жесты, чувство юмора; мы свёрстаем ваше дело. «Культура говорит о том, кто человек» — следователь доволен: досье заполнено, субъекту выдаётся роль. Вы же любите роли — они освобождают от решения.
3. Архитектура комфорта
«Культура определяет, будет ли с человеком комфортно». Комфорт — главный бог позднего социума. Он не требует истины; он требует предсказуемости. Культура — прекрасный API для предсказаний: набор функций «как будет вести себя объект в ситуации X». Но API — это интерфейс, а не ядро. Субъект всегда способнее на сбой, чем ваша книга этикета. Комфорт — это маска безопасности, за которой прячется страх — страх быть поставленным под вопрос. Комфорт нужен не для жизни, а чтобы жизнь не вмешивалась.
4. «Культура» как кладбище несводимого
Давайте сделаем вид, что «культура» — цельная штука. Некоторое поле смыслов, привычек, форм. Где-то тут «народ», «традиция», «канон». Но откройте ящик. Внутри — перманентная гражданская война знаков. Произвол и компромиссы, бесконечные переводы одного никому не принадлежащего кода в другой. Это не ткань — это лоскутное одеяло, которым прикрывают чужие холодные расчёты. «Человек — это его культура» — значит: «мы откажемся видеть трещины и назовём их орнаментом».
5. Семантическая ловушка: кто кого говорит?
«Культура говорит о том, кто человек». Осторожнее с субъектом высказывания. Говорит не культура. Говорят институции, говорящие от её имени: школы, суды, журналы вкуса, корпоративные гайды, семейные мифы. Они же пишут «переводы» вашего поведения на понятный им язык. Если вы не укладываетесь, перевод обрывают, и вы становитесь «некультурным», то есть непереводимым. Проблема не в том, что у вас «другая культура», а в том, что вы — шум в канале. Шум в цивилизации объявляется преступлением.
6. Тело против витрины
Есть старая привычка — путать витрину и склад. Витрина — это культура, склад — тело с его импульсами, болью, странными траекториями. Тезис «человек — это его культура» ставит витрину на место склада и требует, чтобы тело подстраивалось под экспозицию. Но тело — плохой продавец. Оно заикается, потеет, ломается. Оно не согласуется с каноном и в самый удобный момент напоминает, что вы — не музейная фигура. Если вам «не комфортно» с чьей-то культурой, возможно, это тело срывает маскарад, а не культура вам что-то «сообщает».
7. Идентичность как лояльность
Когда вы редуцируете человека к культуре, вы редуцируете культуру к идентичности, а идентичность — к лояльности. Вам не интересен субъект, вам нужен предсказуемый союзник. «Свой» — тот, кто декларирует совместимые ритуалы. Но ритуалы — дешевле убеждений. Их легко имитировать. Получается, вы отбираете людей по способности к мимикрии. Спрашиваете культуру — нанимаете актёра. Вас устраивает пустота, если она правильно кланяется.
8. Гендер/класс/язык: многослойный шантаж
Культура никогда не приходит одна. Она приносит гендерные сценарии, классовые санкции, языковые ловушки. Каждый слой добавляет шантаж: так «принято», так «правильно», так «говорят». Отказ — чреват санкцией: увольнением, осмеянием, изгнанием. Тезис о редукции человека к культуре маскирует этот шантаж под антропологию. Дескать, мы просто описываем. Нет, вы кодифицируете иерархии. Антрополог, который держит за спиной дубинку, — это полицейский.
9. Историчность как амнезия
Любимая хитрость — забывать, что культуры меняются быстрее, чем пишутся их «вечные» описания. То, что сегодня «естественно», вчера называлось пороком, а завтра станет сервисом. Редукция человека к культуре — это всегда редукция к прошлой версии — кэш, который не успели очистить. Удобно: прошлое не спорит. Но вы с прошлым идёте в постель и удивляетесь, почему «неудобно». Ответ прост: вы спите с трупом.
10. Археология вкуса: кто платит — тот и культурен
Вкус — экономическая дисциплина, переодетая в эстетику. Культура «говорит, кто человек» ровно настолько, насколько ваш кошелёк может оплатить доступ к её актуальным кодам. Вы уверены, что читаете «правильные книги» и «слушаете не ширпотреб»? Вероятно, просто платите за билет в требуемый зал. Культуру легко купить, как и комфорт. Легче — чем менять себя. Следовательно, тезис удобен рынку: он обещает, что этикетка спасёт от «плохого совпадения». Рынок любит, когда спасение продаётся.
11. Метадефект: «сведение» как насилие
Сведение — это не описание, а операция. Как хирургия без анестезии: вырезаем «лишнее», оставляем функциональный остаток. Но человеческое — это как раз «лишнее»: оговорки, запинки, маниакальные повторы, странные склонности. Именно они разрушают предсказуемость и делают коммуникацию рискованной (то есть живой). Редукция к культуре изымает из человека его «сбойность». Вот почему такой человек «комфортен» — он уже мёртв.
12. Контратака Дерриды: текст, который не закрывается
Если человек — это текст, то он нескладываемый, с разрывами, маргиналиями, полями, куда не добралась редактура институций. Культура — один из шрифтов, которым пишется этот текст. Ваша ошибка — объявить шрифт автором. Деконструкция не разрушает смысл ради разрушения; она лишь показывает, что «смысл» — это эффект верстки, а не природа бумаги. Вы, конечно, можете дальше верить в шрифт Гарамонда. Но бумага смеётся последней.
13. Вечное возвращение неприятности
Вы хотите «комфорт с человеком». Смешно. Человек — это дефект комфорта. Подлинная близость начинается там, где культура заканчивает инструкцию. Вы уже поняли, что это не имеет смысла. Но продолжим: если вы настаиваете, что «культура определяет», то вы просто делегируете ответственность за выбор. Отлично, тогда культура и будет выбирать вместо вас — и вы получите ровно то, чего хотели: оправдание своих предрассудков. Свобода? Разорвите это слово. Под ним — только чьи-то интересы.
14. И последнее — о «совместимости»
Совместимость — технический термин. Он годится для разъёмов, не для людей. Культура как «совместимость» — это мечта инженера: стандартизированная любовь, предсказуемая дружба, контрактный юмор. Но человек — плохой разъём. Он искрит, ломает штекеры, short-circuit’ит протоколы. Вы ищете кабель с нужной вилкой — получаете оголённые провода. Вас шокирует? Привыкайте: напряжение — это наш единственный метафизический факт.
Смотрите также: