Что такое Плато у Делеза
Предисловие:
Ржавый мегаполис. Всё — в вечном закате. Солнце не садится — просто мигает на горизонте, как сбойный голографический интерфейс. Воздух густой от цифровой пыли. Дроны зависли, но не летают. Камеры следят, но без сигнала.
Ты стоишь на границе квартала, который не существует на карте. Он не отключён — он выключился сам. Не по решению. Не по бунту. Просто перестал участвовать.
Здесь нет речи. Только инфразвук под кожей. Ритмы без битов. Свет без источника. Люди — не личности, а интенсивности: их лица дрожат, как гифки с обрывом.
Интерфейсы мигают бессмысленно. Никакой информации. Никаких уведомлений. Пульс системы — в стазисе.
Тут нет цели. Нет власти. Нет отказа. Всё ещё происходит, но не развивается.
Это — Плато. Нулевая зона субъекта. Интенсивность без адреса.
Ты вошёл.
Выхода нет. Но и входа не было.
Редактор:
Мы уже говорили о ризоме, машине желания, теле без органов. Даже шизоанализ — с его тревожной прозрачностью — успел показаться во всей красе. Но всё это — только фрагменты карты, которую Делёз и Гваттари предлагают не читать, а проживать. Не сверху — а изнутри.
И вот — «плато». Слово странное, будто не к месту. Не концепт, не структура, не система. Почему именно оно? Что за ним стоит? И зачем вообще Делёзу и Гваттари это понятие?
Сергей:
Фуко, будь он тут, назвал бы плато археологией интенсивности. Но мы не Фуко. Мы — те, кто смотрит в щели между словами.
Начнём с географии. Плато — это не вершина. Это плоское, равномерное пространство, где нет ни начала, ни конца. Делёз и Гваттари взяли этот термин у антрополога Грегори Бейтсона, у которого «плато» — это фаза интенсивности, которая не рвётся к кульминации. Энергия без цели, без разрядки. Не оргазм, а вечное приближение к нему. Не сюжет, а вибрация.
Вот почему их «Тысяча плато» — это не книга в привычном смысле. Там не главы, а именно плато. Читаешь не по порядку, не по логике, а по влечению. Это не роман, а шизокарта.
Плато — это бунт против западной одержимости концом. Кульминацией. Развязкой. Моралью. Плато говорит: хватит. Не будет вершины. Будет движение внутри — не вверх, а вширь.
Представь, вместо лестницы — болото. Или, ещё лучше, ризому: корни, которые не знают, где вверх, а где низ. Вот в такой среде плато чувствует себя как дома.
И ещё: плато не даёт смысла — оно его размывает. Где структура требует результата, плато предлагает вибрацию. Просто быть. Не делать, не производить — а проживать. Интенсивность без продуктивности. Настоящая антикультура капитализма.
Почувствовал разницу? Машина желания ведь работает, она производит. А плато? Оно не работает. Оно просто есть. Не инструмент, а состояние.
Да, это звучит как вызов. И это — вызов. Делёз не даёт объяснений. Он стирает границы объяснения. Плато — не концепт. Это способ жить. Не ждать кульминации, а слушать дрожание воздуха.
Редактор:
Хорошо. Но разве плато — это не просто мёртвая зона? Если в нём нет цели, нет движения, нет перехода — то в чём тогда смысл? Разве оно не превращается в застой? И как оно вообще соотносится с другими делёзовскими штуками — особенно с телом без органов? Там ведь тоже всё про «интенсивность».
Сергей:
Вот вы, как и полагается «нормальному» субъекту, хотите движения. Вперёд, вверх, к результату. Нас всех этому учили — что если что-то не движется, значит сломалось. Но плато — это не поломка. Это пауза, в которой что-то накапливается. Застой здесь — не деградация, а возможность. Интенсивность без эволюции. Пребывание без ориентира.
Плато не мёртвое. Оно живое — но по-другому. Это, если угодно, жизнь без жизни. Кататония, но осознанная. Не отстранение, а отказ от драмы. В плато энергия есть, но она не торопится куда-то деться. Никакой кульминации, никакого аплодисмента в финале. Это — антигероический режим бытия.
И да, вы правы: перекличка с телом без органов тут очевидна. Тело без органов — это тело, где всё возможно, но ничего не обязано. Нет больше предписаний: сердце не обязано качать, рот не обязан говорить. Всё — потенция. Вибрация без формы.
Плато — это такие точки на теле без органов, где интенсивность задерживается. Не чтобы застыть, а чтобы прозвучать. Как нота, которую не отпускают. Не потому что боятся тишины, а потому что слышат, как она звенит.
Плато — не против движения. Оно против направления. Оно не туда, оно — вокруг. Вы бы назвали это застоем, если бы всё ещё верили в цель. Но цель — это ловушка. Конец, который должен быть полезным, выгодным, финальным. Всё должно заканчиваться, да?
Плато же — это выход из причинно-следственного принуждения. Вы больше не «функционируете». Вы резонируете.
Вы не идёте — вы дрожите.
Вы не прогрессируете — вы продолжаетесь.
И вот поэтому плато становится политическим. Потому что мешает. Оно не вписывается. Оно как тело, отказавшееся быть полезным. Как желание, которое не хочет превращаться в потребность. Как субъект, который отказывается быть чьим-то подданным.
Так что, всё ещё считаете его мёртвой зоной?
Редактор:
Хорошо, допустим. Если плато — это форма сопротивления, в том числе и политического, то кто его враги? Против кого оно вообще играет? И есть ли у плато какая-то практика — как у шизоанализа или тела без органов? Или всё-таки это просто метафора?
Сергей:
Враги плато — это те, кто требует конца. Кульминации, финала, вывода, результата.
Это те, кто живёт в архитектуре цели.
Менеджеры, KPI-апостолы, родители с фразой «что ты будешь с этого иметь?», учителя, пасторы, алгоритмы, корпоративные сценарии развития. Все, кто хочет превратить жизнь в диаграмму. Кто считает, что без итога — ты ошибка.
Плато не «против» из-за бунта. Оно против — потому что неудобно.
Там, где все ждут речи — оно молчит.
Где ждут развития — оно остаётся на месте.
Это тело, которое не болеет, но и не выздоравливает. Сбой в спектакле.
Задержка кадра. Не конец революции — но заминка посреди неё.
А теперь о практике.
Вот тут и начинается парадокс.
Плато — это не метод. Его нельзя «сделать». Но в нём можно быть.
Это не путь куда-то. Это отказ идти вообще.
Это — аскеза. Но не монашеская, не духовная. А телесная.
Ты не ищешь себя. Ты остаёшься в себе. Без направления, без карты.
Ты не стремишься к истине. Ты живёшь внутри её отсутствия. Как в колодце без дна.
Шизоанализ ещё что-то чинит, распутывает, запускает новые потоки.
Тело без органов — это материал для нового. Его можно настраивать, собирать.
А плато?
Плато — это климат.
Не утопия. Не программа. А состояние, в котором ты существуешь.
Практически — это всё, где нет цели.
Чтение, в котором ты ничего не понял — но почувствовал.
Секс, который не дошёл до оргазма — но остался с тобой как вибрация.
Мысль, которая не завершилась выводом — но запустила шорох в теле.
Это не ошибка. Это — сопротивление.
Когда скука доходит до точки, где перестаёт быть скукой — это плато.
Когда медитация не ведёт к просветлению, но оставляет тебя в ритме дыхания — это тоже плато.
А теперь вы скажете: это невозможно.
Но вы уже в нём. Вы читаете этот текст.
И у него нет конца.
Хотите продолжить? Или уже хочется выйти?
Редактор:
Продолжим. Если плато — это форма сопротивления, но не через борьбу, а через пульсацию, задержку, отказ от цели… что тогда происходит с субъектом? Делёз, как мы помним, не особенно верил в субъектность — об этом говорит и шизоанализ. Так вот, плато — это способ уничтожить «я»? Или, наоборот, спасти его от самого себя? Что вообще происходит с «я» в пространстве плато?
Сергей:
Плато не уничтожает субъекта. Оно его растворяет. Без насилия, без трагедии. Просто перестаёт давать ему поводы быть.
Субъект — это же тоже история. Главный герой, который развивается, страдает, взрослеет, идёт к себе. Предисловие, завязка, кульминация, мораль. Всё как в плохом романе.
Плато эту книгу выбрасывает. Не потому, что сюжет плохой — а потому, что идея «сюжета» в принципе фальшивая.
На плато нет ни автора, ни персонажа. Есть только движение.
Не «я думаю», а — мыслящее случается.
Не «я хочу», а — желание где-то пульсирует.
Это то, что Делёз называл имперсональным: что-то происходит, но без «кого».
Гул — без рта. Мысль — без мыслителя. Дрожь — без причины.
Если тело без органов разбирает «я» на части, то плато — это среда, в которой эти части больше не собираются обратно. Они просто продолжают звучать.
Не «моя» тревога, а просто тревога.
Не «моё» влечение, а сеть импульсов, без владельца, без адреса.
Плато не предлагает нового «я». Оно вообще выходит из всей этой игры.
Забудьте фразы вроде «будь собой», «раскрой свою сущность», «найди путь».
Никаких путей. Никакого «саморазвития». Никакого бренда «Я».
Хочешь спастись? — Плато не даст.
Хочешь исчезнуть? — Плато не отпустит.
Ты будешь оставаться. Не здесь и не там. Между.
И вот в этом — и его ужас, и его утешение.
Субъект не побеждён, но и не уцелевает. Он растекается.
Как звук в комнате, где больше никто не говорит.
И если ты всё ещё здесь, если читаешь это — возможно, ты тоже уже начал растворяться.
Редактор:
Последний вопрос: как плато проявляется в культурной, социальной, даже политической реальности? Оно ведь звучит не просто как теория, а как способ быть. Есть ли реальные примеры плато в культуре, в действиях? Или это, как часто у Делёза, красивая абстракция без применения?
Сергей:
Плато — это не инструкция. У него столько же практического применения, сколько у молчания в зале суда.
Оно не инструмент. Оно — сбой в самой идее инструмента.
Но вы хотите примеров. Ладно.
Музыка Брайана Ино — вот вам плато.
«Ambient 1: Music for Airports» не развивается, не зовёт, не требует внимания. Она просто есть. Без кульминации, без начала и конца. Она не хочет быть услышанной — она хочет звучать. Это не фон. Это отказ от драматургии звука.
Или «Твин Пикс: Возвращение».
Не сюжет, а медитация. Вроде бы что-то происходит, но ты уже не уверен, что это рассказ. Это плато.
Пульсация тревоги, без развязки.
Ты смотришь не ради «чем всё закончится», а потому что внутри уже начал плавиться.
В политике?
Плато — это не манифест. Это ZAD, это Occupy, это стояние на площади без требований.
Где нет лидера. Нет лозунга. Только телесное присутствие. Только остановка.
Пока революция хочет захватить — плато просто останавливает. Оно не хочет вписаться в машину. И не потому что против, а потому что у него нет функции. Ему некуда встраиваться.
Это раздражает. Это кажется бессмысленным. Именно поэтому оно работает.
Плато не борется. Оно висит.
Как глюк в коде.
Как чувство, которое не проходит.
Как тело, которое не хочет «выздоравливать».
Это и есть политика, в которой нет захвата. Только саботаж. Не разрушение — неподчинение.
И нет, это не утопия. Утопии нужны планы. Плато — нет.
Плато уже случается, если ты его почувствовал.
Ты ждал вывода? Его не будет.
Плато не выводится. Оно просто остаётся.
Редактор:
Можно я попробую это суммировать?
Всё, что делает Делёз — это системное отрицание структур.
Тело без органов — отрицает функцию.
Машина желания — отрицает субъект.
Ризома — отрицает иерархию.
А плато — отрицает направление и цель.
Так можно сказать?
Сергей:
Не просто можно. Так нужно говорить, если хочешь добраться до самой кости Делёза.
Это и есть его скрытая программа: не разрушение структуры, а отказ от её необходимости.
Не бунт, не взрыв. А постепенное, упрямое стирание интереса к форме.
Тело без органов — это не вопрос «что делает сердце», а: «а зачем нам вообще сердце?»
Машина желания говорит: «желание не рождается во мне. Оно между нами».
Субъект здесь не центр, а шум. Помеха.
Ризома? Это отказ от корня, от ствола, от авторитетов и источников.
Есть только горизонтальные связи, которые вечно ползут в стороны, никуда не ведя.
А плато — это уже удар по самой идее времени.
Нет старта. Нет финиша. Только ритмы. Пульсации.
Не путь — а вибрация.
И нет, Делёз не предлагает революцию как смену режима. Он просто перестаёт признавать, что режим есть.
Он не разрушает дом. Он говорит: «А с чего вы решили, что мы вообще внутри?»
Так что да, твоя формулировка — абсолютно точна.
Считай её рабочей схемой к делёзовскому хаосу.
Редактор: спасибо за ответы.