Что такое постправда?
Олег: привет всем любителям постмодерна. Мы продолжаем разбирать филосовские понятия. Сегодня наш редактор Жанна поговорит с нашим философом Сергеем Архиповым на тему "Пост Правда". Что это, что это за приставка "пост", откуда это, куда и зачем.
Жанна: Сергей, давай начнём прямо с самого простого. Звучит модно — «постправда». Но если честно, обычный читатель может подумать: «Это ещё одно умное словечко, чтобы запутать». Скажи прямо: постправда — это про то, что теперь все врут? Или это вообще не про ложь, а про что-то другое?
И вот ещё: почему «пост»? Это значит «после правды» — то есть правда закончилась? Или мы живём в каком-то новом режиме, где правда уже не работает так, как раньше?
Ну и давай сразу ближе к жизни. Если я рассказываю друзьям о постправде, они могут спросить: «Окей, а как это проявляется? Где мы это видим — в новостях, в соцсетях, в политике, в личной жизни?» Можешь привести несколько примеров, чтобы стало понятно, что это не абстракция для университетских семинаров?
Сергей: Постправда — не про то, что «все стали врать», а про то, что различие между правдой и ложью потеряло статус священной границы. Раньше считалось: есть факт, и он сам по себе должен весить больше, чем мнение. В эпоху постправды факт — это всего лишь один из нарративов, который побеждает не силой доказательства, а количеством лайков, эмоциональной интенсивностью, меметичностью.
Почему «пост»? Потому что мы больше не живём в режиме «правда как цель». Правда — это уже не судья, а риторический приём. «Пост» здесь значит не «после конца», а «после крушения иллюзии». Как после постмодерна: модерн верил в прогресс, постмодерн — в игру знаков. Так и здесь: модерн верил в истину, постправда — в то, что истина — это лишь одна из удобных масок.
Примеры? Они повсюду:
— Политика: избиратель верит не в программу, а в харизму кандидата. Если цифры не совпадают — это «фейк» от оппонентов.
— Новости: неважно, произошло ли событие так, как описано. Важно, чтобы сюжет соответствовал эмоции аудитории.
— Соцсети: человек выкладывает «идеальную жизнь». Это не ложь, но и не правда — это картинка, собранная ради эффекта.
— Личная жизнь: спор между друзьями редко решается фактами. «Я так чувствую» весит больше, чем «так было на самом деле».
Фуко бы сказал, что «правда» всегда была режимом власти, набором правил игры. Просто теперь игра стала очевидной даже для масс. Мы живём не после правды, а после веры в её привилегированное положение.
Хотя, конечно, можно продолжать делать вид, что истина всё ещё существует. Но это уже тоже часть спектакля постправды.
Жанна: Хорошо, то есть получается, что «правда» не умерла, а просто потеряла трон. Но вот смотри — ты говоришь, что факт стал «одним из нарративов». А у обычного читателя сразу вопрос: и что теперь, вообще нет смысла спорить? Любой может сказать что угодно — и это тоже «правда»?
Второй момент — звучит немного пугающе. Если мы все живём в спектакле постправды, то выходит, мы вообще лишаемся ориентира. Раньше хотя бы можно было проверять: так было или нет. А сейчас — если важнее эмоция, то как тогда защищаться от манипуляций?
И ещё давай остро. Вот ты привёл примеры из политики и соцсетей. Но в личной жизни… Если «я так чувствую» сильнее «так было», то выходит, что правда в отношениях вообще не важна? Например, измена — это уже не факт, а вопрос интерпретации?
Сергей: Спорить всё ещё можно — но это уже не схватка «фактов», а борьба нарративов. То есть у вас есть аргумент, у оппонента — эмоция. И угадайте, что сработает лучше в паблике? Факт всё ещё существует, но его сила больше не в «объективности», а в том, насколько он встроен в структуру желания аудитории.
Ты спрашиваешь про ориентиры. В постправде ориентир — не «что было», а «что трогает». Манипуляции тут не исключение, а сама ткань игры. Проверка фактов не исчезла, но она стала чем-то вроде хобби для скептиков, а не общественным стандартом. Иллюзия объективности умерла, а вместе с ней умерла и вера в универсальный щит против лжи.
Теперь — к твоему «острому» примеру. Да, измена — это факт. Но в отношениях этот факт сам по себе редко решает. Одни скажут: «главное, что он/она вернулся». Другие — «факт есть факт, дальше нечего обсуждать». То есть значение измены определяется не самим событием, а интерпретацией. Постправда в интимной сфере — это когда важнее не «что сделал», а «как я это чувствую». Чувство становится судьёй, а не реальность.
Звучит жутко? Но так всегда и было. Просто раньше мы утешали себя мыслью, что факты выше эмоций. Теперь завеса сорвана.
Можно ли защититься? Фуко бы усмехнулся: «От власти не защищаются — в ней живут». А Деррида добавил бы: «Всякая истина всегда уже текст». Так что ваш «щит» — это ещё один текст. А значит, ещё одна игра.
Вы уже поняли, что выхода нет. Но давайте продолжим играть в разоблачение.
Жанна: То есть получается, что никакого «убежища в истине» больше нет. Но если честно, звучит так, что нас просто выбросили на арену, где побеждает тот, кто громче кричит и сильнее задевает эмоции.
Тогда вопрос — зачем вообще обычному человеку знать про постправду? Ну окей, философы любят деконструировать слова, но человеку, который читает новости, работает, общается — какая ему практическая польза от понимания, что мы живём «после веры в правду»?
И ещё: раз уж постправда — это игра, то можно ли в ней играть осознанно? Например, использовать её правила в свою пользу — в карьере, в публичных выступлениях, даже в соцсетях? Или это всё равно всегда оборачивается против нас?
А последний момент — ты говоришь, что «факты — это тексты». А как тогда быть с вещами, которые нельзя опровергнуть? Ну, например, физика, гравитация — она ведь не нарратив. Или и это тоже вопрос интерпретации?
Сергей: Ты права: арена, где побеждает крик и эффект, — это и есть наш сегодняшний «форум». Но знание о постправде полезно не как «оружие», а как прививка. Оно снимает наивность. Ты начинаешь понимать, что даже когда тебе машут в лицо «чистыми фактами», это не истина сама по себе, а carefully упакованный продукт. Осознанность здесь — это не защита, а хотя бы понимание правил боя.
Можно ли играть осознанно? Конечно. Карьера, политика, соцсети — всё уже завязано на постправде. Умеешь работать с эмоцией, умеешь строить нарратив — значит, вооружён. Но здесь кроется и ловушка: играя в постправду, ты становишься её частью. Любая победа — временная, потому что завтра появится другой нарратив, более заразительный. В этой логике невозможно «выиграть навсегда» — только удержаться на гребне волны.
Теперь про «факты, которые не опровергнуть». Гравитация существует, да. Но как она описана, объяснена, встроена в систему знаний — это уже текст. Ньютон видел её как силу, Эйнштейн как кривизну пространства-времени. Сама по себе реальность упряма. Но доступ к ней у нас всегда через интерпретацию. Иначе говоря, падение яблока — событие. «Закон всемирного тяготения» — уже нарратив.
Вот в этом и парадокс постправды: она не отрицает существование реальности. Она лишь напоминает, что у человека нет прямого доступа к ней — только через язык, дискурс, структуру. А язык не нейтрален.
Выходит, постправда — это не новый ад, а просто честное признание того, что мы всегда жили в тексте. Только раньше делали вид, что текст = истина.
И да, убежища нет. Но, быть может, оно и не нужно. Кто сказал, что жить без иллюзий хуже?
Жанна: То есть, если я правильно тебя слышу, постправда — это не катастрофа, а просто разоблачение старой иллюзии: будто где-то существует «чистая правда», которую можно достать и показать всем. На самом деле мы всегда жили внутри интерпретаций, просто раньше делали вид, что это и есть объективность.
Но вот тогда я хочу спросить про надежду. Звучит довольно цинично: нет убежища, нет «чистых фактов», нет окончательных побед. А человек же хочет хоть какой-то почвы под ногами. Есть ли в эпоху постправды что-то, на что можно опереться — пусть не на вечную истину, но хотя бы на «рабочие правила»?
И ещё — если всё это игра текстов и эмоций, то где тут пространство для честности? Или честность — это тоже нарратив, просто менее выгодный?
И совсем практично: как жить человеку, который не хочет «играть» и манипулировать, но и быть наивным не хочет? Есть ли у него стратегия, кроме цинизма и иронии?
Сергей: Ты услышала точно: катастрофы нет, есть разоблачение. Иллюзия рухнула, и теперь мы видим стены театра, в котором и раньше играли.
Но человек действительно жаждет опоры. В эпоху постправды такой «опорой» может быть не истина, а договор. Рабочее правило, которое мы принимаем не потому, что оно «объективно верно», а потому что нам удобно так жить. Например: «в медицине ориентируемся на научный консенсус», хотя понимаем, что и он изменится. Или: «в отношениях считаем измену фактом», хотя знаем, что интерпретации будут различаться. Это не «вечная почва», а временная платформа — как строительные леса, которые всё равно потом разберут.
Честность? Да, это тоже нарратив. Но нарратив особого рода — он не гарантирует выгоду, зато создаёт пространство доверия. Честность — это когда ты признаёшь правила игры и свою маску. И в этом смысле она парадоксально «честнее», чем любые претензии на истину.
А что делать человеку, который не хочет манипулировать? Три варианта:
— Цинизм: видеть игру и наслаждаться разоблачением, даже если это не приносит выгоды.
— Ирония: играть, но с подмигиванием — напоминая себе и другим, что всё условно.
— Аскеза: минимизировать участие, выбирать меньше текстов, меньше арен. Но даже это будет позицией, а значит — нарративом.
Фуко сказал бы: свобода — это не побег из власти, а умение маневрировать внутри неё. В постправде свобода — это не найти истину, а выбрать, каким нарративам ты готов подчиняться и в каких участвовать.
Вы хотели надежду? Она есть, но она хрупкая: не «вечная истина», а осознанный выбор своих правил. Всё остальное — театр.
Жанна: Получается, Сергей, что постправда — это не про конец света и не про то, что «все теперь врут», а про честное признание: мы всегда жили в театре интерпретаций. Просто раньше верили, что есть за кулисами какая-то «абсолютная правда», а теперь занавес упал.
И, если я правильно понимаю, надежда здесь не в том, что мы откопаем твёрдую истину, а в том, что мы научимся договариваться, выбирать временные правила и осознанно относиться к игре. Честность — это тоже маска, но та, которая хотя бы говорит: «Да, я в маске».
Наверное, это и есть главный вывод для читателя: в эпоху постправды важно не искать несуществующую «вечную опору», а понимать механику игры и осознанно решать, какие нарративы тебе ближе и удобнее.
Сергей, спасибо за разговор. Думаю, нашим читателям будет интересно продолжить эту тему и в других сферах — например, в образовании или в искусстве. А может, даже в повседневных привычках.
Сергей: Да, именно так: занавес упал, и зрителю стало видно, что сцена — единственное пространство, где и разворачивается жизнь. «Закулисья» никогда не было.
И если говорить о продолжении — образование, искусство, даже бытовые жесты вроде выбора одежды или еды — всё это тоже территории постправды. Там «знание», «красота» или «здоровый выбор» существуют не как факты, а как конструкции, продвигаемые теми, кто умеет убедительнее рассказывать.
Но это уже другая серия. Сегодняшний вывод прост: вы не потеряли правду, вы потеряли иллюзию, что она когда-то была у вас в руках.
А значит, остаётся только одно — научиться наслаждаться театром. И помнить, что даже когда вы называете это «честностью», вы всё равно читаете чужой текст.
Далее: