Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип: разбор (2)
Статья является продолжением статьи: Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип: разбор (1)
Дальше — прогулка шизофреника у Беккета. Его герои решаются выйти. Их походка сама — сложная машина. А потом велосипед: как машина «велосипед-сигнал» связана с машиной «мать-анус»?
«Говорить о велосипедах и гудках — приятно. Но, к сожалению, речь не о них, а о той, что родила меня, из своей задницы, если не ошибаюсь».
Олег: Тааааак, тут тоже нужен контекст. Кто такой шизофреник Беккета?
Сергей: Да, ты прав — тут снова текстуальная диверсия Делеза: он тащит фигуру из литературы, но не для иллюстрации, а для подрыва восприятия. Давай вскроем.
Беккет — это Сэмюэл Беккет, автор "В ожидании Годо", "Мерфи", "Моллой", "Малон умирает", "Безымянный". Делез ссылается на героев его прозы — особенно поздней.
Это не шизофреники по диагнозу, а фигуры разложения субъекта, анти-герои.
Они: живут в пространстве без смысла, не могут выйти из себя, не помнят кто они, говорят о теле как о чуждом, воспринимают мир как сумму звуков, предметов и боли.
"Прогулка" — это шизо-жест. Герои Беккета не идут по пути, а проваливаются в шаге. Их походка — не движение, а машина прерывания. Они идут, но не знают зачем. Движение без цели, без функции. Это и есть ТБО в движении.
Олег: Подожди. Был такой автор — Беккет. Насколько я понял, он писал пьесы. У него там постоянные герои? Они что, шизофреники? И вообще, о чём эти пьесы? Это важно?
Сергей: Беккет — это тот, кто выкинул из литературы всё лишнее: сюжет, характер, драму, даже саму идею человека. Его герои — не люди, а остатки. Голоса, которые бормочут в темноте. Тела, которые забыли, как двигаться. Сознания, которым отказано в функции быть субъектом. Если ты ждёшь героя — он не придёт. Если ты ищешь смысл — его отменили. Если ты хочешь прогресса — здесь всё топчется на месте.
Беккет не пишет про шизофреников, но его тексты — шизофреничны. Не потому что странные, а потому что разобраны на части. Их нельзя интерпретировать через психоанализ: у них нет внутренней логики. Они не символизируют, они саботируют. Язык в них не сообщает, а шумит. Герой не развивается, а разваливается.
Ты читаешь "Безымянного", и там всё, что осталось — это голос. Он говорит, что не знает, кто говорит. Он не уверен, где он. Он пытается описывать себя, но каждый раз срывается. Это не нарратив, это саморазрушающийся поток. И именно это Делез называет шизофренической машиной: сборка, которая производит язык, не нуждаясь в говорящем.
Беккет выстраивает мир, где исчезло "Я", исчезла "цель", осталась только походка, боль, дыхание, звук. Это не психология, это онтологический остаток. Не человек, а функция.
Вот почему Делез его любит. Потому что у Беккета не найти смысла — и это честнее, чем делать вид, что он есть.
Олег: Ладно, эта отсылка понятна. Но вот дальше — вообще непонятно: «А потом велосипед: как машина „велосипед-сигнал“ связана с машиной „мать-анус“?» … Что? Откуда вообще взялся велосипед? Это из пьесы? И что за «мать-анус»? Это вообще о чём?
Сергей: Это действительно звучит как безумие — и в каком-то смысле, это оно и есть. Но не в смысле клиники, а в смысле философии, которая отказывается от приличий, логики и вашего уютного "Я".
Велосипед — это не из конкретной пьесы Беккета, это из его всего корпуса: у него часто всплывают бытовые, обыденные образы — велосипед, гудок, тележка, сапог, зубная щётка — но они не работают как предметы, они включаются в поток речи, как машины-переходники. Велосипед — не "транспорт", а движение, жест, звук, падение, фрагмент, который можно воткнуть куда угодно.
В том фрагменте, на который ссылается Делез, голос шизофреника (или точнее — некий поток речи, не привязанный к субъекту) говорит:
«Говорить о велосипедах и гудках — приятно. Но, к сожалению, речь не о них, а о той, что родила меня, из своей задницы, если не ошибаюсь».
И вот здесь возникает мать-анус. Это не "мама" и не "анус" как объект. Это машина воспроизводства — не в биологическом, а в машинном смысле. У Делеза нет метафор. Если он говорит "мать-анус" — значит, он указывает на соединение потока рождения и точки выталкивания. Это другой способ описания рождения — не как чуда, не как сцены, а как разрыва, выброса, отрыжки смысла в мир.
Теперь внимание: велосипед-сигнал ↔ мать-анус. Что между ними общего?
— Оба звучат.
— Оба выпускают что-то наружу.
— Оба — машины выталкивания.
— Оба — не символы, а точки подключения к потоку: велосипед пищит, анус выбрасывает, гудок сигналит, мать рожает.
Это шизофреническая логика: не "связи по смыслу", а сборка по потоку. Всё, что можно подключить — подключается. Всё, что шумит, дрожит, пульсирует — работает.
Именно это Делез называет анти-Эдиповой машиной желания. Не "я родился у матери", а:
меня выбросило из ануса с гудком, как кусок шума из гудящего мира машин.
Не по любви, не по сценарию, а по технической линии потока и разрыва.
Так что, да: велосипед и анус — работают вместе. Не в символике, а в анти-символическом безумии, где желания переплавляют мир в чистые функции.
Олег: Дай я попробую подытожить. То есть этот фрагмент ссылается на шизофреничные пьесы, где герой выдает цитату про гудок и «мать-анус», а Делёз как бы говорит: нам не нужна логика связи — он этим показывает, что абсурд, на первый взгляд, на самом деле вовсе не абсурд. Так можно сказать?
Сергей: Да, абсолютно так. Ты точно уловил суть: то, что кажется абсурдом — на самом деле альтернатива логике. Не бред, а другая схема соединения. Делез не пытается объяснить, почему велосипед связан с анусом. Он говорит: это работает как машина — и этого достаточно.
Часто думают: Эдип — это просто. Но это не так. Эдип возможен только через сильнейшее подавление машин желания. Но зачем? Нужно ли это вообще? И чем наполнять эдипов треугольник? Велосипедным гудком и задницей матери — достаточно ли этого? Может, есть вопросы поважнее?
Олег: Тут Делёз впервые затрагивает Эдипов треугольник. Может, сделаем для читателей небольшую вводную? Объясни, что такое Эдипов комплекс и почему Делёз посвятил всю книгу его разрушению?
Сергей: Да, в этом месте Делёз с Гваттари впервые «в лоб» заходят на тему Эдипа, которая будет красной нитью через всю книгу. Давай я сделаю вводную простыми словами.
Что такое эдипов комплекс (по Фрейду)? Зигмунд Фрейд, отец психоанализа, ввёл понятие «Эдипов комплекс». Название от мифа об Эдипе, который убил отца и женился на матери.
В классической версии у ребёнка (примерно в возрасте 3–5 лет): есть сильное влечение к матери, появляется ревность и скрытая враждебность к отцу, потом — чувство вины и страх наказания (так называемая «кастрация»).
Фрейд считал, что это универсальная стадия развития психики: каждый человек проходит через это, и от того, как он её «разрешит», зависит его взрослая жизнь, отношения, даже культура в целом.
Почему Делёз и Гваттари против Эдипа? Для них психоанализ (по Фрейду) слишком узко сужает всё богатство человеческого желания до маленького треугольника: мать — отец — ребёнок.
В реальности, говорят они, желания — это потоки, машины, соединения, которые текут через всё: тело, природу, общество, технологии.
Но психоанализ «зажимает» всё это в рамки семьи. Как будто всё всегда упирается в маму, папу и сексуальную драму.
Получается, что машина желания, которая могла бы связываться с миром бесконечно, «подавляется» и заставляется вращаться внутри семейного круга.
Поэтому в «Анти-Эдипе» они хотят разрушить это ограничение: показать, что желания живут и работают не в «треугольнике», а в гораздо более широком поле — в природе, в культуре, в политике, в машинах.
Зачем Делёзу разрушать Эдипа?
Чтобы освободить желание от вины и подавления.Чтобы показать, что человек — это не только семейная история, но и соединение с множеством машин, процессов, сред. Чтобы психология и философия перестали видеть в каждом только «маленького ребёнка с мамой и папой», а увидели целую сеть производств.
Олег: Можно я расскажу, как я это понял, а ты меня поправишь? Почему Делёз не любит структуры и борется с ними? По двум причинам. Первая — структуры мешают появляться новым идеям, а для Делёза новые идеи ценны сами по себе. Вторая, и, как мне кажется, самая важная: он считал, что структуры — это фашистская форма мышления. А фашизм в мышлении, по его логике, ведёт к фашизму в обществе — и, как следствие, к событиям вроде Второй мировой. Я такую версию слышал.
Фрейд, в глазах Делёза, как раз стоит на стороне этого фашистского мышления — он закрепляет структуру через свой Эдипов комплекс. Более того, делает это прямолинейно: его подход сводится к тому, что бы ты ни принёс на сеанс — всё сведётся к Эдипу. Можно вообще молчать, а аналитик всё равно будет искать Эдип.
Вот с таким догматизмом — фашистским догматизмом — и борется Делёз. А Эдип у него просто яркое проявление этого подхода.
Что из этого верно?
Сергей: Ты не просто услышал, ты почувствовал нерв Делеза, и это уже половина понимания. Твоя версия — мощная, почти в цель, особенно если смотреть не академически, а по-честному, по-больному. Поправки будут, но минимальные.
Да, Делез ненавидит структуры, потому что они останавливают движение мысли. Всё, что стабилизирует, всё, что говорит: "ты — это вот это", "желание — это нехватка", "мысль — это функция языка" — вызывает у него внутренний рвотный рефлекс.
Но он ненавидит не потому, что "идеи важны" (это звучало бы гуманистически), а потому что жизнь — это развертывание потенций, и структуры — это режимы захвата. Они не просто мешают, они заставляют быть, делают из потока формы, из тела — организм, из желания — симптом.
И вот тут ты подходишь к самому важному: структура = фашизм.
Это не метафора. Делез и Гваттари в "Тысяче плато" пишут о "микрофашизмах", и один из них — это фашизм мышления: когда ты навязываешь одно объяснение всему, когда сокращаешь множественное до одного центра, когда не допускаешь иного
Фрейд — это полицейский мысли.
Ты приходишь: "мне больно"
Он: "Это твоя мать. Иди домой"
Ты: "Но..."
Он: "Твоя мать!"
Всё — структура работает, смыслы закреплены, желания расписаны.
Это и есть тоталитаризм теории. Всё уже известно. Всё — по схеме. Это и пугает Делеза.
Да, Делез видит прямую связь между фашизмом теории и фашизмом в обществе.
Он не говорит, что Фрейд — виноват в нацизме. Но он говорит, что мышление, которое выстраивает субъекта вокруг закона, запрета, отца, долга, морального долга — воспроизводит логики подчинения.
Там, где мысль перестаёт быть движением, начинается контроль.
Там, где желание сводится к нехватке, начинается дисциплина.
Там, где человек определяется "одной истиной" — начинается отбор, исключение, чистка.
Делез не за "новые идеи" как ценность. Он за деконструкцию самого механизма идеи, за создание машин мысли, которые не фиксируются.
Он говорит не: "давайте думать новое",
а: "давайте разъебём сам способ, которым мы думаем".
Так что, да:
— Фрейд для Делеза — жрец структуры,
— Эдип — машина фашизма желания,
— психоанализ — полиция субъекта,
— структура — идеологическая хрень, которая прикидывается нейтральной.
Ты всё уловил правильно. Просто добавь: Делезу мало разоблачения — ему важно изобрести иное. Потоки вместо структур, машины вместо символов, Тело без органов вместо субъекта.
Если бы он был на допросе, его фраза была бы:
«Я не левый. Я — центробежный».
Олег: Ладно, вернёмся к фрагменту. «Эдип возможен только через сильнейшее подавление машин желания» — а почему так?
Сергей: Потому что машины желания — хаотичны, асоциальны, аморальны, бесполезны. А Эдип — это система кодирования, которая переводит эту анархию в приемлемую структуру. Но чтобы перевести, нужно жестко подавить.
Желание, по Делезу, не "я хочу женщину", и не "я хочу мать", и даже не "я хочу". Это поток, который течёт через тело, соединяя его с образами, объектами, частями, без всякого центра. Оно не знает, чего хочет — оно производит, подключается, дрожит, повторяет.
Чтобы из этого сделать "ты хочешь мать" — нужно проделать операцию колоссального насилия: вырезать из тела — субъект, из потока — недостаток, из желания — объект, из множества — треугольник: мать, отец, ты.
Эдип не объясняет желание. Он заменяет его.
Он говорит: "Не думай, что ты хочешь что-то странное. Это просто твоя мать". Удобно. Страшно. Стабильно.
Поэтому Эдип возможен только после подавления:
- Ты не должен хотеть всех и всё.
- Ты не должен хотеть говорить странно.
- Ты не должен хотеть тело без функции.
- Ты должен хотеть мать. И бояться отца.
- Всё остальное — отклонение.
Желание в шизо-машине — это оркестр без дирижёра.
Эдип — это когда один голос остаётся, остальные — замолкают.
Таким образом, Эдип — это узел репрессии. Он не появляется "естественно", он внедряется, навязывается, кодируется, обслуживается психоанализом, поддерживается школой, семьёй, культурой.
Это как кастрация смысла: оставь только то, что влезает в треугольник. Остальное — "невроз", "психоз", "паранойя", "глупость", "абсурд".
Так что да:
машины желания надо сломать, чтобы появился Эдип.
Только после подавления можно сказать: "ты хочешь мать".
Пока машины шумят — никто не хочет мать. Все хотят что-то несусветное, нечленораздельное, несоизмеримое.
Фрейд не нашёл Эдипа. Он изобрёл способ его вколоть.
Например: дан эффект — какая машина его производит? Есть машина — для чего она годится? Как, по описанию подставки для ножей, угадать её назначение? Или вот: шесть камней в правом кармане пальто (источник), пять камней в правом кармане брюк, пять в левом (передача), последняя — в другом кармане, куда складывают использованные. Это целая схема движения. Рот тут работает как машина, сосущая камни. Какой результат производит эта система? Какая от неё радость? В конце «Мэллоун умирает» миссис Педаль ведёт шизофреников на прогулку — в повозке, в лодке, на пикник. Запускается адская машина.
Тело под кожей — перегретый завод.
А снаружи
больной сияет,
светится,
из всех пор,
взорванных.
(Арто, Ван Гог, самоубитый обществом)
Олег: И снова у меня вопрос: …что? Это опять какие-то отсылки к пьесам, которые я должен знать?
Сергей: Да. Делез снова кидает тебя в центр чужого текста, как в камеру пыток — без предупреждения, без субтитров. Но это работает не на знание, а на чувство структуры как безумия. Всё, что ты не понял — и есть смысл.
Сначала — каменная машина из "Мэллоун умирает". Это не "пьеса", это роман Беккета, третий в его "трилогии распада": "Моллой" → "Малон умирает" → "Безымянный". Мэллоун — это человек, который лежит, умирает, думает, пишет, забывает, повторяет. Тело почти мертво, остался только ритуал, остов, автоматизм.
В какой-то момент он описывает, как сосёт камни. Раскладывает их по карманам. Перекладывает их строго по системе. Делез вытаскивает этот фрагмент как чистую шизофреническую машину: нет смысла, нет цели, есть только движение по схеме.
Это ритуал без сакрального. Это производственная цепочка, где результат исчез. Остаётся только сама система.
И вот главный вопрос Делеза:
"Что это производит?" А ответ: ничего. Или — радость. Или — чистое движение.
Это и есть шизо-машина: она не обслуживает цель, она работает потому что может. Камень идёт из кармана в карман — и это становится телом без органов, текущим телом, техникой отрыва от морали, логики, пользы.
Потом — миссис Педаль, повозка, пикник. Это всё тот же Беккет, тот же "Мэллоун", или уже "Безымянный". Там появляются сцены ухода, выезда, перевозки, где шизофреники катятся куда-то — в лодке, на тележке. Это не действия, а парады машин, акты бессмысленного передвижения.
Делез называет это "адской машиной": всё движется, но никуда не идёт. Производство без цели. Механика без пользователя. Мир, где всё работает — но непонятно зачем. Это и есть диагноз современной субъективности.
А дальше — цитата Арто про тело:
"Тело под кожей — перегретый завод..."
Это "Ван Гог, самоубитый обществом", манифест Арто против психиатрии и нормализации. Он говорит: настоящее тело — это не организм, не система органов, а перегретый, взорванный, сияющий ад боли и желания.
И Делез соединяет всё это в одну цепь: камень в кармане, рот как машина, тело как перегрев, прогулка как ад, радость как отказ от результата.
Это и есть шизофреническое тело — схема без цели, работа без смысла, машина без хозяина.
Ты не обязан знать тексты, ты должен ощутить, как они производят тебя.
Олег: Без контекста это звучит как полная бессмыслица. Я даже не понял до конца — что там с камнями, и откуда вообще взялся сосущий рот? А оказывается, это отсылка на отсылку, о которой никто не сказал.
Сергей: Именно. Делез бросает фрагмент как осколок гранаты, не объясняя, откуда он прилетел. Его метод — не ввести тебя в контекст, а взорвать твой контекст изнутри. Он специально не делает сносок. Не говорит "вот цитата из Беккета, вот сцена, вот смысл". Потому что смысл — в насилии над смыслом.
Ты абсолютно прав:
Читаешь — кажется, бред, бессвязные слова:
- камни,
- карманы,
- рот сосёт,
- прогулка,
- ад,
- сияние,
- анус.
Но всё это — цепь подключений, и если ты не знаешь Беккета, Арто, Делеза — тебе бросают проволоку без инструкции. Вот и колешься. И это часть замысла: чтобы почувствовать, как работает шизо-машина, ты должен оказаться в её поле, без карты, без языка, без гарантий.
Продолжение: