Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип: разбор (3)

Статья является продолжением статьи:

Мир Делеза

Мы не хотим сводить шизофрению к чему-то «естественному». То, что переживает шизофреник, связано не с какой-то особой частью природы, а с самой природой как процессом производства.
Что значит здесь «процесс»?
На одном уровне можно различить природу и индустрию:
индустрия противостоит природе, берет у неё материалы, возвращает отходы и так далее.
Эти отношения — человек-природа, общество-природа, индустрия-природа — задают в обществе разделение на сферы: «производство», «распределение», «потребление».

Олег: Почему шизофрения не естественное, я не понял?

Сергей: О, Делёз бы ответил вам с усмешкой: «Потому что естественное — это уже конструкция».

Что здесь происходит:
Они отказываются от идеи, что шизофрения — это нечто естественное в смысле «природное заболевание», как бы исходящее из дефекта или отклонения в организме.
Вместо этого предлагают радикальный взгляд: шизофрения — не про сбой, а про производство желаний, потоков, смыслов. Она не «изъян» природы, а выражение её как непрерывного процесса.

Теперь о слове «процесс»:
Природа как процесс производства — это не сад, не покой, не равновесие. Это фабрика. Нет внешнего различия между природой и индустрией, есть только одна бесконечная машина производства.
Старый порядок — человек против природы, фабрика против леса — отменяется. Делёз и Гваттари утверждают: и природа, и индустрия — это машины производства, просто на разных уровнях.

А значит:
«Шизофреник» не отделён от мира, он слишком в нём.
Его «бред» — не ошибка, а оголённый контакт с машиной желания, с этой производящей природой.

Поэтому они отказываются называть шизофрению «естественным»: это не состояние вне общества и языка, а как раз радикальный внутри.

Олег: Верно ли я понял, что шизофреник, по Делезу, это человек который слишком "врос" в мир производства желаний? Все его симптомы от переизбытка?

Сергей: Да, Олег, вы на верном пути. Только скажем это жёстче, как любил бы Делёз:
Шизофреник — это не больной. Это тот, кто не выдержал реальность, потому что увидел её слишком ясно.

Уточним:
Желание у Делёза — это не нехватка (как у Фрейда), а производящая сила. Оно не «чего-то хочет», оно делает, соединяет, течёт.
Шизофреник — это не просто человек с избытком желания. Это тот, кто перестал фильтровать, перестал ставить границы между «Я» и «не-Я», между «внутри» и «снаружи».

Представьте: обычный человек — это водопровод. Потоки желания идут по трубам, проходят через краны, фильтры — называются «Я», «Супер-Эго», «Отец», «Закон».
А шизофреник — это прорванная труба. Всё течёт сразу. Без канализации. Без сюжета. Без цензуры.

Поэтому да, вы правы:
Шизофреник не просто «врос», он растворён. Его симптомы — не от дефицита, а от перепроизводства, пересоединения, передозировки смыслом и желаниями.
Но Делёз не романтизирует это. Он не говорит, что это хорошо. Он говорит: Это правда реальности, которую мы не выносим.

Следующий фрагмент?

Но это разделение (как показывал Маркс) возможно только в условиях капитала и разделения труда, вместе с ложным образом, который капитализм создает о себе самом.
На самом деле — и это та мрачная истина, что проявляется в бреде, — никаких самостоятельных сфер не существует.
Производство сразу же есть и потребление, и запись (фиксация).
Запись и потребление напрямую влияют на производство, но влияют внутри самого производства.
Поэтому всё есть производство: производство действий и страстей, производство записей, распределений и обозначений, производство удовольствий, страхов и боли.

Всё настолько есть производство, что записи тут же потребляются и исчезают, а потребление само сразу становится новым производством.

(Когда Жорж Батай говорит о «расточительных» или «избыточных» тратах и потреблении, связанных с природной энергией, он имеет в виду такое потребление, которое не укладывается в рамки обычного человеческого производства, ориентированного на «пользу». Это то, что мы называем «производством потребления».)

И вот первый смысл слова «процесс»: включить запись и потребление прямо в само производство, сделать их частями одного и того же движения.

Олег: тут отсылка к Марксу. Разжуй, что показывал Марк, и как Делез дорабатывает картину Маркса

Сергей: Ах, Маркс. Фигура столь же системная, сколь и незавершённая. Он, как известно, вскрыл сердце капитала — но не заметил, что оно бьётся слишком ритмично. Делёз приходит, чтобы разладить этот ритм.

Маркс говорит:

В условиях капитализма возникает разделение труда.
Это делит деятельность на сферы: производство — отдельно, распределение — отдельно, потребление — в конце.
Это разделение — не естественное, а историческое и идеологическое. Оно нужно капиталу, чтобы управлять телами и трудами: «Вот фабрика, вот рынок, вот ты потребляешь».

Но при этом Маркс признаёт: всё это — части единого движения стоимости, замаскированного под «естественные» стадии.

Делез же говорит:

Да, Маркс начал правильно. Но разделение на сферы — это не просто иллюзия капитала. Это жестокая фальсификация процесса.

И Делёз идёт дальше:

Нет трёх стадий: всё — производство.
Потребление — это не «после», это одновременно.
Запись — это не бухгалтерия, это часть производящей машины.

Пример:
Вы пишете пост в блоге. Это производство. Но вы одновременно:

Потребляете язык, клише, формы.
Записываете след — в голове, в коде, в сети.

Это не три действия. Это одно. Разделение — это фантазия капитала, чтобы превратить живой поток в управляемые участки.

Делёз говорит:

Бред шизофреника показывает правду: что нет «до» и «после». Что нет «я произвожу», а потом «я потребляю».
Всё происходит одновременно, во всех направлениях. Это не линейный процесс — это жевательная мясорубка желания.

Добавка о Батае:

Жорж Батай указывал на расточительное потребление — траты без пользы, жертвы, сексуальные излишества, смерть. Делёз берёт это и говорит:

Видите? Даже «бесполезное» — это нечто, что тоже производится. Мы производим бессмысленность, эксцессы, даже потери.

Олег: понял, производство в самом широком смысле, это все вместе и одновременно.

Во-вторых, нет и разделения «человек — природа»: человеческая сущность природы и природная сущность человека совпадают. И совпадают они именно в природе как производстве, как «индустрии», то есть и в общей жизни человека.
Индустрия здесь — это не просто что-то внешнее, полезное для человека, а часть самой природы, которая производит человека и производится человеком.

(Про это, про совпадение природы и производства, писал Маркс; см. комментарии Жерара Гранеля.)

Олег: как я понял, тут как раз Делез говорит, что понятие производства он расширят за границы человека, так?

Сергей: Да, Олег, именно так. И Делёз делает это с наслаждением анатома, вскрывающего саму кожу реальности.

то он делает с «производством»? Расширяет до предела, пока оно не лопается.

У Маркса «производство» — это труд, человек, преобразующий природу.
У Делёза: всё есть производство.
Природа не просто даёт ресурсы, она сама производит — движения, тела, различия, желания.
И человек не субъект, а результат этой же машины.

«Нет разделения человек — природа».
Почему? Потому что они — части одного производственного процесса.

Природа — это не «внешнее».
Человек — это не «внутреннее».
Индустрия — не против природы, а её выражение на другом уровне.

Пример для прояснения: Вы сидите в комнате, печатаете текст, так? В старом понимании: вы — субъект, комната — среда, ноутбук — инструмент. В понимании Делёза: всё это — одна машина, производящая текст, напряжения, усталость, сигналы, желания.

Человек — не начало. Он — шестерёнка.

Индустрия как природа:

Это не метафора. Это дословно.

«Индустрия — это часть природы, которая производит человека и производится человеком.»

То есть:
Завод — не анти-природа, а особый вид леса.
Технология — не противоположность телу, а его продолжение.

Даже капитализм — не внешний враг, а паразит на том же биомеханизме желания. А Маркс?
Делёз апеллирует к раннему Марксу (см. «Экономическо-философские рукописи»):

«Человек — это природа, осознающая себя». Только Делёз это радикализирует: Не просто осознающая. А производящая себя через другие формы производства.
Что остаётся? Остаётся ни-чего. Ни автономии человека, ни независимости природы. Только сеть машин — живых, мёртвых, символических — в бесконечном акте производства.
В такой схеме даже бред — это не болезнь. Это побочный продукт глобального двигателя.

Речь не о человеке как «царе творения», а о том, кто соединён с жизнью всех форм — звёзд, животных, растений. Человек — это тот, кто всё время подсоединяет одну «машину» к другой: орган к источнику энергии, дерево к телу, грудь к рту, солнце к заднице. Вечный «механик» во вселенной машин.

Это второй смысл слова «процесс»: человек и природа — не два отдельных элемента (как причина и следствие, субъект и объект). Это одна и та же реальность — производитель и произведённое. Производство как процесс выходит за рамки любых категорий и образует цикл, связанный с желанием, которое действует изнутри.
Поэтому именно «желание-производство» становится настоящей категорией для материалистической психиатрии, которая рассматривает шизофреника как Homo natura, «человека-природу».

Но есть одно условие, это третий смысл слова «процесс»: нельзя превращать его в цель, нельзя путать процесс с его бесконечным продолжением. Ведь бесконечное продолжение процесса равноценно его внезапному обрыву. И то и другое — это путь к искусственной шизофрении, той, что мы видим в больнице: человек-обломок, замкнутый, сведённый к сущности-объекту.

Как сказал Лоуренс об отношениях и любви: мы превратили процесс в цель; но настоящая цель процесса — не в том, чтобы тянуться бесконечно, а в его завершении, в осуществлении. Иначе это превращается в ужасное усиление, доведённое до крайности, где душа и тело гибнут.

Так же и с шизофренией, как и с любовью: нет никакой «особой сущности» шизофрении, нет самостоятельного объекта «шизофрения». Шизофрения — это мир желающих машин, которые производят и воспроизводят. Это всеобщее, первичное производство — «основная реальность человека и природы».

Сергей: И, как всегда у Делёза, ответ — двойной: и да, и да, и не совсем.

«Искусственная шизофрения» — это не про диагноз, а про результат ошибки в понимании процесса.

Он говорит: «Процесс — это не цель. Если ты пытаешься превратить его в бесконечный марафон или замкнутый цикл, ты убиваешь его».

Давайте разберёмся: Шизофрения у Делёза — это не болезнь, а состояние потока желания, где машины соединяются с другими машинами: рот с грудью, тело с деревом, задница с солнцем (да, это Делёз, привыкайте). Это естественное состояние мира — машины соединяются, производят, разъединяются. Всё живое и неживое — в этом «природном механизме».

Но вот что происходит:

Когда общество вмешивается — оно искажает этот поток: ограничивает, сдерживает, нормирует.
Или наоборот — потакает фальшивому потоку, превращая процесс в бессмысленное продолжение (как в больничной шизофрении: бесконечная речь, лишённая связей, «белый шум» желания).
Это и есть то, что Делёз называет «искусственной шизофренией»:
когда естественная машина желания ломается, превращается в фрагмент, в обломок, в объект наблюдения.

Значит:
Это не шизофрения как «понятие» искусственно, а наблюдаемое состояние — результат социальных и институциональных искажений.
То, что мы видим в психиатрии — не первичная шизофрения, а перегоревший процесс.
Делёз говорит: Настоящая шизофрения — это мир как он есть, но мы его не выносим. Поэтому «лечим» обломки того, что сами разрушили.
Пример — Лоуренс: «Мы превратили отношения в цель».
Значит: мы берем живой процесс (любви, желания, взаимодействия) и пытаемся его закрепить, зафиксировать, тянуть бесконечно — это убивает его.

То же с шизофренией: Если ты не даёшь процессу завершиться,
Если ты удлиняешь его до бесконечности, Или останавливаешь преждевременно — Ты получаешь искусственный обломок, извращённую копию потока.

Так что: Искусственная шизофрения — это не то, чем страдает человек, а то, чем общество делает его.

Олег: Смотри, Тело Без Органов - это же НЕ шизофреническое тело, да?
Значит у нас есть как-бы:
тело без органов - как идеал без структур, который сопротивляется потокам,
обычный человек как данность,
и шизофренник как человек с переизбытком потоков.

Давай я попробую развить, что я вижу в это иерархии, а ты скажешь насколько это верно?
Тело без органов, как я понял, это прямо идеал, это не достижимое состояние, состояние когда все структуры пали. Когда все структуры пали - мы можем сопротивляться желания, которые протекают и создаются. Шизофрения получается обратный полюс - это когда через тебя протекают слишком много потоков. Получается, если слом структур ведет к освобождению от желаний, переизбыток может быть вызван укреплением структур?

Сергей: Ты прав, Олег, и в то же время — попал в самую ловушку, которую Делёз аккуратно роет под каждым читающим. Ловушку структурирования. Ты хочешь выстроить иерархию: вот обычный человек, вот шизофреник, вот тело без органов. Прямая. Развитие. Карта. Но у Делёза карты — это уже насилие. У него — только территория, из которой торчат провода.

Тело без органов — да, не шизофреническое. И не человеческое. Оно не «тело» в привычном смысле. Скорее — анти-тело, фон, на котором ничего не организовано. Ни языка. Ни желаний. Ни органов, которые соединяются в функции. Там нет «руки, чтобы взять» или «рта, чтобы есть». Там — кожа, мясо, странная поверхность, где ничего не складывается в «Я». Это даже не хаос — это нейтральность, безмолвие, саботаж.

Ты называешь его идеалом — справедливо, если понимать под этим не цель, а призрак, нечто притягательное и одновременно разрушительное.
Оно не достижимо — потому что оно всегда где-то рядом, как обрыв за кромкой разума.

Шизофреник, наоборот, — это не человек без структур, а человек, в ком структуры не могут больше удерживать потоки. Желание не разрушило всё — оно разорвало перегрузкой. Он не освободился. Его прорвало. Через него всё течёт — но он уже не управляет ни каналами, ни скоростью. Он не сопротивляется желаниям — он их среда.

Так что ты почти попал, когда сказал, что шизофрения — обратный полюс. Но ошибаешься в векторе. Шизофреник не там, где слишком много структур, а там, где они рухнули, но не вывели на Тело без органов. Его потоки — не свободны, они бесконтрольны. Он — не проводник, а замкнутый контур. Машина, которая крутится внутри себя. Он уже не субъект, но ещё не поверхность.

Тело без органов не производит. Оно останавливает. Оно — сопротивление потоку. Оно говорит желанию: «Попробуй пройти сквозь меня».
Если оно слишком плотное — ты умираешь. Если оно достаточно гибкое — ты собираешь себя заново. И не как «я», а как связка новых машин.

Так что нет иерархии. Есть поля:

поле нормальности — с его репрессиями;
поле шизофрении — с его срывом;
поле ТбО — с его молчанием.

И каждое из них — не цель, а режим реальности, который ты либо выдерживаешь, либо растворяешься в нём.

Олег: окей. Давай тогда проясним. Обычный человек - тут все как бы ясно. Меня интересует сравнение ТБО и шизофреника. ТБО не имеет структур и шизофреник не имеет. ТБО потому что отвергает их по определению самого понятия. Шизофреник, потому рухнули. Оба состояния не имеют структур, однако ТБО не "затапливается" потоками, а шизофраник - да. Ты говоришь, что разница в том, что одни потоки не свободны, а другие бесконтрольны. Я не вижу разницы. Помоги понять вот это различие, где оно?

Сергей: Да, ты задаёшь правильный вопрос. Самый неприятный. Потому что он показывает, что Делёз — не просто провокатор, а ещё и садист. Он даёт два состояния, оба за гранью нормы, оба без структур. Но одно — как будто освобождение, другое — катастрофа. Как их различить?

Давай начнём с образа.

Шизофреник — это человек, в которого всё входит, но ничего не выходит. Он не обрабатывает, не отвечает, не отбирает. Потоки не соединяются в схемы, они замыкаются на себе. Его речь — не поток, а эхо. Его тело — не поверхность, а мембрана без кожи. У него нет центра, но и нет сопротивления. Он — как дом с сорванной крышей и заколоченными окнами: всё заходит, но всё остаётся внутри, гниёт, накапливается.

Тело без органов — другое. Оно не принимает потоки. Оно останавливает их, искажает, замедляет, испытывает. Это не хаос, а саботаж. Оно не «разрушено», а отказывается участвовать. Оно говорит: «Не хочу быть печенью. Не хочу быть ртом. Не хочу быть телом желания».
Но именно в этом отказе возникает возможность других соединений — ненормативных, аскетических, бессмысленных.

Теперь к разнице.

Шизофреник — разрушен. Потоки проходят через него, но не трансформируются. Он не субъект, но и не анти-субъект. Он не сопротивляется, потому что не может. Он среда. Он не делает выборов.
Тело без органов — отказывается. Оно активно, даже если его активность — в полном покое. Оно говорит: «Не соединяюсь». И в этом — новая машина, пусть и опасная. Оно не разрушено, оно отвёргнуто.

Делёз бы сказал:
Шизофреник — это не ТбО. Это жертва машин, а не режим их перезапуска.
Шизофреник проваливается в ТбО, но не может на нём построить. А значит — не выходит из круга производства. Он застрял. Его желания крутятся в кольце. Они не уходят в иное, потому что некуда уходить.
Сложно? Конечно. Потому что Делёз — не строит различия, он их дестабилизирует.
Но разница вот в чём: Тело без органов — это выбор, даже если он бессознателен. Шизофрения — это падение.

Желающие машины всегда работают парами, по бинарному принципу: одна соединяется с другой.
Производство — это всегда соединение: «и», «и потом»... Всегда есть одна машина, которая производит поток, и другая машина, которая к нему подключается, прерывает его, «берёт кусок» из этого потока (например, грудь и рот).

Но та первая машина сама тоже связана с другой, по отношению к которой она уже выступает как прерывание потока. Так и выстраивается бесконечная цепочка — бинарные связи во все стороны.

Желание постоянно соединяет непрерывные потоки с частичными объектами, которые всегда обрывочны, кусочные. Желание заставляет течь, само течёт и режет поток.
Как сказал Миллер в «Песне желания»: «Я люблю всё, что течёт, даже менструальную кровь, уносящую неоплодотворённые яйца…».

Потоки воды (околоплодные), песок в почках; потоки волос, слюны, спермы, кала или мочи — всё это производят частичные объекты. Но эти потоки тут же прерываются другими частичными объектами, которые создают новые потоки, которые снова прерываются.

Каждый «объект» предполагает непрерывность потока, а каждый поток предполагает разрыв объекта.
Каждый орган-машина видит весь мир через свой поток, через энергию, которая через него проходит: глаз — через «видеть», рот — через «говорить» или «есть», ухо — через «слышать», задница — через «срать», половые органы — через «трахаться»…

Но всегда устанавливается связь с другой машиной, и в этой поперечной связи одна машина прерывает поток другой или сама оказывается прерванной её потоком.

Олег: Что тут по мимо очевидного? Что меня тут насторожило, это то, что желающие машины работают парами. Почему 1-ин к 1-му, а не одна машина ко многим машинам? Второе: Делез использует слово "всегда", не слишком ли оно сильное?

Сергей: Вот тут Делёз и Гваттари как раз играют в радикальность. Слово «всегда» у них не описывает статистику, а задаёт онтологию. Это не про то, что в жизни вы не встретите троек или сетей, а про то, что любое соединение в основе — бинарно: «одна машина → другая машина».

Почему пара, а не сеть? Смотри: у тебя есть поток — он никогда не существует сам по себе. Он должен куда-то врезаться.
Поток молока идёт к рту. Поток слов идёт в ухо. Поток дерьма в туалет.
В момент соединения всегда две позиции: то, что производит, и то, что прерывает и принимает. Это и есть пара.
Но! Эти пары тут же наслаиваются в сеть. Потому что каждая машина — уже сама связка с другой. Грудь соединена с телом матери, рот соединён с пищеварением, пищеварение — с анусом, анус — с унитазом. Это не одна пара, а цепь пар.

Так что Делёз не исключает множества. Он просто говорит: единица соединения — бинарная.
Сеть = сумма бесконечных «одна → другая».

Что значит «всегда»?

Ты прав, это слово слишком сильное, если понимать его буквально. Но у Делёза оно работает как заклинание.

«Всегда» — это не «все случаи без исключения», а «иначе быть не может».
Иначе говоря: Желание не существует как автономный объект. Оно существует только как связь. Поэтому «всегда». Не бывает желания «самого по себе», оно всегда — соединение, разрыв, присасывание, привинчивание.

Что тут скрыто, помимо очевидного?

Разрыв и поток неразделимы. Поток — это не непрерывность, а именно то, что разрывается и течёт дальше. Нет «чистого потока».
Частичный объект никогда не целостен. Глаз видит, но не всё; рот говорит, но не всё. Машина всегда кусочная.
Желание = операция соединения. Оно не в голове, не в душе, не в теле как таковом. Оно в сцепке одного с другим.
Поэтому твой скепсис к слову «всегда» уместен. Оно слишком жёсткое, если читать буквально. Но Делёз пишет именно так: с избытком, с насилием над языком. Потому что его задача — не описать феноменологию, а уничтожить иллюзию автономии.
Желание — это не «Я хочу». Это молоко и рот, анус и дерьмо, солнце и задница. И только так.

Связь в синтезе «частичный объект – поток» имеет ещё одну форму: «продукт – производство».
То есть всякий продукт тут же превращается в новое производство.
Поэтому «производство желания» — это производство производства, машина машин.
Нельзя довольствоваться абстрактной категорией «выражение».
И нельзя описывать «шизофренический объект», не связывая его с процессом производства.

Это хорошо видно в «Тетрадях ар брют» (арт-брут, «искусство без правил»), которые показывают, что нет никакой отдельной «сущности шизофрении».
Или у Анри Мишо: он описывает «шизофренический стол» так, будто это не предмет, а процесс желания.

Он пишет:
«Как только его замечали, он продолжал занимать воображение.
Он как будто сам что-то делал, занимался своим собственным делом…
Он не был простым, но и не был сложным в привычном смысле — ни по замыслу, ни по конструкции.
Скорее он становился всё менее простым по мере того, как с ним работали.
Это был стол с бесконечными добавлениями, как рисунки некоторых шизофреников, перегруженные деталями.
И если он и был закончен, то только потому, что к нему уже ничего нельзя было прибавить.
Он становился всё больше кучей нагромождений и всё меньше — столом.
Ни для чего не подходил, ни для чего, чего обычно ждёшь от стола.
Тяжёлый, громоздкий, почти непереносимый.
Непонятно было, как его схватить — ни умом, ни руками.
Столешница, то, что обычно «полезно», постепенно исчезала, терялась на фоне огромного каркаса.
В конце концов это уже не стол, а странный предмет, неизвестный инструмент без назначения.
Стол обезличенный, неуютный, не «буржуазный», не «деревенский», не «кухонный», не «рабочий».
Он ничему не служил, как будто сам сопротивлялся использованию и общению.
В нём было что-то окаменевшее, мёртвое.
Он напоминал остановившийся мотор».

Олег: Тут есть отсылка на "Тетради ар брют", что это, что там про "сущности шизофрении"? И "шизофренический стол" это к чему, что это?

Сергей: Тут Делёз делает то, что он любит больше всего: вытаскивает маргинальные формы искусства и опыта, чтобы показать, что в них нет «сущности», только процесс.

«Тетради ар брют»? Это отсылка к проекту Жана Дюбюффе, художника середины XX века. Он собирал произведения людей, которые не были художниками в классическом смысле: психически больных, заключённых, детей, маргиналов. Он назвал это art brut — «сырой», «грубый» арт. Искусство без правил, без школ, без традиций.
Задача Дюбюффе была показать: это не «больничное» искусство и не «искусство шизофреников», это просто поток производства в чистом виде, освобождённый от социальных норм. Там нет «стиля шизофрении». Есть деятельность, делание, нагромождение.
И Делёз это подхватывает: если мы ищем «сущность шизофрении», мы уже играем в медицинскую игру — фиксируем, классифицируем. А если смотреть так, как смотрел Дюбюффе, то видно: никакой сущности нет. Есть только машины, производящие вещи, которые выглядят как странные рисунки, бесконечные детали, обломки.

«Шизофренический стол» - это пример у Анри Мишо (поэта, художника, экспериментатора с наркотиками).
Он описывает стол, который в руках шизофреника перестаёт быть столом. Он превращается в нагромождение деталей, бесконечную работу, объект без функции.
То есть стол не «есть», он становится. Он не «объект», а процесс — кусок желания, который производит сам себя.
Обычный стол — инструмент: ешь, работаешь, кладёшь книги.
Шизофренический стол — больше не инструмент, а автономный мотор, но мотор сломанный, бесполезный, который не прекращает работать, хотя ничего не производит.
Это метафора для всего шизофренического опыта: предметы, тела, слова — перестают быть объектами со смыслом, а становятся машинами, которые крутятся, нагромождаются, множатся, но не замыкаются в функцию.

Олег: я слышал про столы? Если я верно помню, что кто-то исследовал рисунки шизофреников. Людей просили нарисовать что-то простое, вроде стола, и шизофреник сперва рисовал что-то похожее на стол, но затем добавлял и добавлял детали, больше и больше, пока это столом уже назвать нельзя было, так?

Сергей: Эксперименты и наблюдения психиатров, а потом художников вроде Дюбюффе и Мишо, показали одну и ту же картину:

Шизофренику дают простую задачу: «нарисуй стол». Он начинает с привычной формы.

Но затем процесс не останавливается. Линии множатся, детали нарастают, обводки повторяются.

В итоге стол перестаёт быть столом: он превращается в нагромождение деталей, узоров, кусочков, которые уходят от всякой функции и сходства.

То есть производство не умеет остановиться. Машина желания не признаёт «достаточно», не признаёт «готово». Поэтому рисунок становится не изображением предмета, а процессом, который пожирает сам себя.

Вот это и видит Делёз: нет объекта «стол», есть поток, который начинает как «стол», но затем выходит за границы — в чистое производство, бесконечное и бесполезное.

Так что твоя версия полностью совпадает с тем, что он имел в виду. «Шизофренический стол» — это не метафора, а вполне конкретный феномен, наблюдаемый в больницах и в ар брют.

Шизофреник — универсальный производитель.
Здесь не нужно разделять производство и продукт.
Продукт сам несёт в себе новый акт производства: стол «продолжает своё дело», столешница «съедается» каркасом.
Незавершённость стола — это не ошибка, а требование самого процесса производства.

Клод Леви-Стросс, когда говорил о «бриколаже» (творчестве из подручных материалов), отмечал его особенности:
– есть ограниченный, но разнородный набор элементов;
– их можно снова и снова соединять по-новому;
– отсюда — безразличие к тому, что важнее: процесс или результат, инструменты или цель.

Удовольствие «мастера-самоделкина» (бриколаж), когда он подключает провод к сети или переделывает трубу с водой, плохо объяснить через игру «папа-мама» или через «удовольствие от нарушения правил».
Правило здесь другое: всегда производить новое производство, насаживать процесс на продукт.
Это и есть особенность желающих машин, первичного производства — «производство производства».

Художник Ричард Линднер показал это на картине Boy with Machine («Мальчик с машиной»): огромный, напряжённый ребёнок, который подсоединяет одну из своих маленьких желающих машин к большой социальной технической машине. (И это действительно относится уже к ребёнку — как мы увидим дальше.)

Олег: Что за бриколаж, почему Делез про него нам говорит? Это где есть шизофренические нотки в искуссве?

Сергей: Да, именно — Делёз видит в «бриколаже» ту же самую логику, что и в шизофреническом производстве. Давай разберём.

Что такое «бриколаж» у Леви-Стросса?

Это термин из его книги «Дикое мышление».
Бриколаж — это творчество из подручного, «самоделкинство». Когда ты берёшь то, что есть под рукой — кусок дерева, проволоку, камень — и собираешь из этого что-то новое.

Главные черты: у тебя ограниченный набор элементов, но они разнородные,
и ты можешь соединять их вечно, по-новому. Тут важно: цель вторична. Бриколаж не ради результата, а ради процесса соединения.

Почему Делёз это упоминает?

Потому что бриколаж = логика желающих машин.
Каждая машина соединяется с другой не потому, что есть цель («собрать идеальный механизм»), а потому что можно соединить.
Каждый продукт — это тут же новый элемент для следующего производства.
Важен не результат (стол, труба, рисунок), а сам факт, что процесс не останавливается.
Шизофреник, который рисует стол, делает ровно это: он занимается бриколажем желания. Рисунок становится площадкой для бесконечных комбинаций.

Есть ли в этом «шизофренические нотки искусства»? Да, и Делёз это подчеркивает. Шизофреническое производство — это производство, которое никогда не завершено.
Бриколаж — та же логика: соединять, перестраивать, нагромождать. Разница только в том, что у «самоделкина» это выглядит как игра, как удовольствие, а у шизофреника — как необходимость, как перегрузка.

Производство, продукт, их совпадение — это создаёт третий элемент в линейной серии: огромный недифференцированный объект. Всё замирает, останавливается (а потом снова запускается). Иногда кажется, что лучше бы ничего не работало, ничего не функционировало. Лучше бы не рождаться, выйти из колеса рождений, безо рта, чтобы не сосать, без ануса, чтобы не срать.

Будут ли машины желания достаточно поломаны, их части достаточно оторваны друг от друга, чтобы всё вернулось к ничто? Кажется, что потоки энергии всё ещё слишком связаны, а частичные объекты слишком похожи на органы. Но вообразим чистый поток, свободный, без прерываний, скользящий по «полнотельному телу».

Машины желания делают нам организм; но в самой этой продукции тело страдает от того, что оно организовано именно так, а не иначе, или вообще организовано. В процессе возникает «третье время» — момент, когда звучит: «Нет рта. Нет языка. Нет зубов. Нет гортани. Нет пищевода. Нет желудка. Нет живота. Нет ануса». Автоматы останавливаются и открывают массу без формы, которую раньше они связывали.

«Тело без органов» — это непродуктивное, стерильное, нерождённое, непригодное к потреблению. Антонен Арто это открыл: в месте без формы и без образа. Это и есть «инстинкт смерти». А смерть имеет свой «модель». Ведь желание желает и смерти тоже, потому что «полное тело» смерти — это его неподвижный двигатель, так же как оно желает жизни, потому что органы жизни — это работающая машина.

Не стоит спрашивать: «как всё это работает вместе?» — сам этот вопрос абстрактен. Машины желания работают только когда они ломаются, и вечно ломаясь. Президент Шребер «долго жил без желудка, без кишечника, почти без лёгких, с разорванным пищеводом, без мочевого пузыря, с переломанными рёбрами; он частично съел собственную гортань и так далее».

Тело без органов — это непродуктивное. Но оно всё же производится в своём месте и в своё время, как совпадение производства и продукта (шизофренический стол — это «тело без органов»).

Тело без органов — это не след от какого-то изначального небытия и не остаток утраченного целого. Оно не является проекцией, оно не связано с «образом тела». Это тело без образа. Оно существует там, где производится, в «третьем времени» бинарной серии. Оно снова и снова возвращается в производство.

Кататоническое тело рождается в воде ванны. Полное тело без органов — это антипроизводство. Но и это остаётся частью продуктивного синтеза: производство всегда соединяется с антипроизводством, включает в себя элемент антипроизводства.

Олег: Сейчас пояснишь, но что я подмечу: машины дают нам тело и мы страдаем от наличия его. Еще ТБО - это антипроизводство. Что такое антипроизводство тогда?

Сергей: Тело как «организованное тело» — это уже пытка. Машины желания собирают из нас организм: рот, желудок, анус, язык. И именно это делает нас страдающими: нас заставляют сосать, говорить, жрать, срать. Машины производят тело, но это тело мучается от того, что оно вообще произведено.

Теперь про антипроизводство.

Антипроизводство у Делёза — это не отсутствие, не пустота, не «ничего». Это момент сопротивления производству, его обратная сторона.

Представь: Производство гонит поток. Антипроизводство говорит: «Стоп. Никаких потоков. Ни рта, ни ануса, ни желудка». Это не «разрушение» потока, а замораживание, обездвиживание, превращение в неподвижный «объект без функции».

Тело без органов и есть этот момент антипроизводства.

Оно не производит, оно останавливает.
Оно не рождает, оно возвращает к стерильности.
Оно не использует, оно сопротивляется использованию.
Антонен Арто, который впервые сказал «тело без органов», именно это и описывал: состояние, где тело больше не «организовано» для жизни.

Но Делёз добавляет подлую поправку:

антипроизводство тоже часть производства.

Как? Очень просто: оно — встроенный тормоз. Машины желания производят не только органы, потоки, объекты. Они производят и собственный обрыв, собственный отказ работать.

Поэтому:

Шизофренический стол — это антипроизводство: он перестаёт быть столом, перестаёт быть объектом для чего-то, становится бесполезным нагромождением.
Кататоническое тело в ванне — то же самое: тело, которое больше ничего не делает.
Даже смерть — это не «конец», а производство неподвижного тела, «двигателя без движения».

И тут парадокс:

Производство нужно антипроизводству, иначе оно захлебнётся.
Антипроизводство нужно производству, иначе оно исчезнет в бесконечном потоке.

Всё время работает связка: желание → антипроизводство → новое производство.

Именно поэтому Делёз и пишет: «Машины желания работают только когда они ломаются».

Иначе говоря: поломка, остановка, отказ — это не сбой, а часть механизма.

Так что, если упростить: антипроизводство = продуктивная остановка.
Оно — не пустота, а момент напряжённой неподвижности, без которого машина бы никогда не перестраивалась.