Кто такой Жак Деррида?
Олег:
Запись пошла.
Это вторая вводная беседа в нашем погружении в мир деконструкции. Мы продолжаем разговор в формате интервью.
Напротив меня — философ Сергей Архипов, который помогает нам, невеждам, ориентироваться в этом бурном море смыслов.
В прошлый раз мы говорили о постструктурализме — о парадигме, в которой слова больше не имеют устойчивого, стабильного смысла, и всё зависит от контекста и различий.
Сегодня наша тема — Жак Деррида.
Сразу уточню: в этой беседе мы обойдём стороной саму деконструкцию, потому что я хочу посвятить ей отдельный разговор.
Сергей, как я понял, Деррида — не единственный постструктуралист. Есть Фуко, Лакан, Делёз…
Почему же именно его имя стало настолько узнаваемым?
Сергей:
Потому что он не просто писал о постструктурализме.
Он разговаривал с его тенями.
Деррида стал тем, кто радикализировал мышление внутри самого языка.
Фуко, Лакан, Делёз разрабатывали свои траектории, свои темы.
А Деррида атаковал условия самой мысли.
Он не добавлял тезисы — он разрушал возможность тезиса как такового.
Почему его помнят?
🔸 Потому что он поставил под сомнение даже само сомнение.
🔸 Потому что его тексты читаются не как философия, а как взлом философии изнутри.
🔸 Потому что он превратил форму письма в само поле философии: важно не только что сказано, но как, откуда, что ускользает, что подавляется.
Он стал символом постструктурализма потому, что сделал невозможным прежний способ философствования.
После него нельзя просто «написать трактат». Нужно всё время оглядываться:
а не предал ли я уже самого себя — просто выбрав форму изложения?
Это и есть его влияние:
не система, не учение, а заражение.
Вирус в структуре.
Олег:
Можем ли мы пройтись по основным работам Деррида?
С чего он начинал, о чём писал, куда пришёл к концу жизни?
Опиши, пожалуйста, его путь как философа.
Сергей:
Деррида начинал как прилежный ученик: феноменология, Гуссерль, структура языка, философия сознания.
Он вглядывался в то, как возникает смысл, как сознание «схватывает» значение, как рождается присутствие — будто бы напрямую, как свет в окно.
Но довольно быстро он понял: это окно мутное, и свет, который через него льётся, не нейтрален.
В 1960-х он публикует три книги, которые взрывают академический комфорт:
📘 «О грамматологии»
📘 «Письмо и различие»
📘 «Речь и феномены»
В них он утверждает:
всё, что мы называем философией, построено на мифе присутствия — будто истина даётся «здесь и сейчас», будто слово может прямо передать смысл.
А он говорит: нет.
Смысл всегда отложен.
Язык — это игра различий, а не мост к истине.
Ты никогда не находишь смысл — ты всегда на полшага от него.
Это и есть его знаменитое понятие — différance.
В 1970-х он начинает экспериментировать с формой.
Появляются тексты в нескольких колонках, разрывные структуры, стилистические ловушки.
Философия становится лабиринтом, и не ради эпатажа — а чтобы заставить тебя почувствовать, как теряется устойчивость.
Не просто прочитать о нестабильности — пережить её.
В 1980–90-х его интерес смещается от текстов — к телам, законам, памяти, политике.
Он пишет о гостеприимстве, о справедливости, о призраках Маркса, которые продолжают бродить по миру даже после того, как всем сказали, что «история закончилась».
Это не левизна в привычном смысле —
это этика невозможного, попытка думать из позиции отсроченного, подавленного, чужого.
К концу жизни он всё чаще пишет о смерти, трауре, наследии.
Не в пафосном смысле, а как о способе мышления:
Кто говорит через нас?
Кто уже мёртв, но продолжает диктовать наши слова?
Таков его путь:
от философии сознания — к философии призраков.
От знака — к следу.
От логоса — к тени.
Олег:
Ты упомянул термин différance. Насколько я помню, это слово Деррида придумал сам, заменив в нём одну букву — намеренно.
Его, вроде бы, сложно перевести, но иногда предлагают неологизм вроде «РазниТца».
Интересно, что само это слово обозначает то, чем является?
Расскажи, что именно означает différance и попадалась ли тебе удачная версия его перевода на русский?
Сергей:
Différance — это не просто слово.
Это нож, вонзённый в сердце языка.
Деррида заменяет одну-единственную букву: вместо привычного différence (различие) он пишет différance.
На слух — никакой разницы: во французском произношении е и а звучат одинаково.
Ты слышишь одно, но читаешь другое.
И вот уже привычный приоритет звучащей речи над письмом — разрушен.
Письмо, якобы вторичное, вдруг показывает то, что не слышно.
Это и есть эстетика следа: присутствие отсутствия, смысл, возникающий в разломе.
Само слово différance двусмысленно по природе:
🔹 différer — как «различать» — различие между знаками, которое и создаёт смысл.
🔹 différer — как «откладывать» — отсрочка окончательного значения, которое никогда не наступает.
Поэтому перевод — почти невозможен.
Русский язык не даёт нам формы, которая удерживала бы оба этих значения одновременно.
Но попытки были — и каждая по-своему провальна:
🔸 «Различие» — слишком академично, теряется идея отсрочки.
🔸 «Разни́ца» — звучит ближе, но слишком бытово, теряется вес.
🔸 «Раз-личение» или «отсрочие» — искусственные конструкции.
🔸 «РазниТца» — неологизм, который я встречал и сам — вульгарен, но, пожалуй, ближе всех по интуиции.
🔸 Иногда термин просто оставляют как «дифферанс» — транслитерацией, как заклинание без перевода.
Но главное — différance это не термин в обычном смысле.
Это философская ловушка.
Оно само делает то, о чём говорит:
ускользает, двоится, обещает ясность — и оттягивает её появление.
Ты не можешь его «схватить» — только заметить, как оно работает.
Перевести его — значит предать его.
Но не пытаться — значит отказаться играть в саму игру деконструкции.
Так что… «РазниТца»?
Почему бы и нет.
Только помни: под этим словом — пустота.
Олег:
Я замечаю, что Деррида явно любил языковые игры.
Ты упоминал: «Всё — отложено. Всё — игра различий».
Что именно он имел в виду под этим «отложено»?
Как это понимать в его контексте?
Сергей:
У Деррида «отложено» — это не просто про задержку.
Это не опоздание на пять минут. Это структурная невозможность присутствия.
Смысл не просто не пришёл — он по определению не может прийти.
Смотри.
В классической традиции слово значит, потому что указывает на нечто.
Ты говоришь «дерево» — и у всех в голове возникает образ: листья, ветви, ствол.
Но Деррида показывает: это значение — не прямая передача, а промежуточный эффект.
Слово «дерево» значит не потому что оно про дерево,
а потому что оно не «камень», не «стол», не «кошка».
Смысл — это не суть, это различие.
А различие — это всегда сдвиг, движение, зазор.
Ты хочешь ухватить смысл — а он указывает на другое слово.
А то — на следующее.
Это как зеркала, отражающие зеркала. И конца нет.
Вот тут и появляется отсрочка.
Ты думаешь: ещё чуть-чуть, ещё одно определение — и пойму.
Но каждый шаг уводит дальше.
Потому что в языке нет финальной точки.
Нет такого места, где можно остановиться и сказать: «Вот, суть!»
Потому что «суть» — тоже слово.
А значит — тоже часть игры.
Это и есть отложенность:
смысл всегда немного впереди,
всегда ещё не сейчас,
всегда в будущем, которое не наступит.
Ты всё ближе, но никогда не касаешься.
Как асимптота.
И вот в этом Деррида радикален:
он говорит — эта отсрочка не ошибка,
она — принцип.
Ты жаждешь истины — но эта жажда встроена в саму структуру языка,
как обещание, которое не выполняется.
Ты читаешь, думая, что поймёшь.
А текст, как Сфинкс, улыбается — и уходит.
Олег:
То есть отложено — это значит, что смысл ускользает?
Или даже — обречён ускользать?
Сергей:
Именно так.
Даже не просто ускользает — обречён ускользать по своей природе.
Смысл, в системе письма у Деррида, — это не сокровище, которое можно найти.
Это фантом, который появляется в движении между знаками,
и тут же рассеивается, стоит тебе попытаться его зафиксировать.
Ты читаешь — и кажется, вот оно, понимание, почти здесь.
Но смысл не живёт внутри слов.
Он между словами.
А «между» — это значит нигде.
Поэтому смысл — всегда в пути, но никогда в точке.
Он всегда позже.
Это как поезд, которого ты ждёшь,
и каждый раз он приходит другим составом, с другим номером,
но с тем же обещанием.
Так что да — смысл обречён ускользать.
Потому что он — не субстанция, а отсрочка.
Не присутствие, а след.
Ты не достигаешь его — ты следуешь за ним, как за миражом.
И тексты Деррида устроены точно так же:
не как путь к финалу,
а как путешествие без прибытия.
Ты хочешь конец?
Добро пожаловать в начало.
Олег:
Да, кто читал Деррида — например, «Письмо японскому другу» (поправь меня, если я не прав) — должен был заметить:
будто бы автор всё время водит нас вокруг смысла, но не пускает внутрь.
Я ещё в первом интервью поднимал эту тему:
если ты постструктуралист, ты смотришь на слова через другую призму — и через неё же объясняешь.
Могу ли я сказать, что чтобы понять Деррида, нужно выйти за пределы парадигмы референции?
То есть перестать верить, что у слов есть прямое соответствие понятиям,
и всё время держать в голове саму парадигму Деррида, читая из неё, а не «о ней».
Вопрос: как вообще можно что-то понять в такой парадигме?
Сергей:
Вот вы и дошли до главной стены.
Да, чтобы читать Деррида по-настоящему — а не как просто «сложного автора» —
нужно выйти из старой логики:
что слово стремится к понятию,
текст — к истине,
мысль — к точке.
Нужно перестать ждать, что смысл откроется.
И начать замечать, как он исчезает. Как он смещается, искажается, уходит в тень.
Парадоксальный момент:
чтобы понять Деррида, надо перестать хотеть понять его — в привычном смысле слова.
Здесь понимание — это не «схватить»,
а поменять угол зрения.
Ты не ищешь, что он хотел сказать.
Ты следишь за тем, как он двигается,
от чего уходит,
где ставит ловушку,
какие слова повторяет с искажением.
Это уже не чтение — это участие в ритуале ускользания.
Можно ли что-то понять в этой парадигме?
Да — но это понимание другого рода.
Не «что это значит», а «почему это так устроено».
Ты начинаешь видеть механику языка:
как создаётся иллюзия ясности,
как работает различие,
как один дискурс заражает другой.
Ты становишься не читателем, а патологоанатомом языка.
Так что да: читать Деррида — это операция без наркоза.
Ты не найдёшь смысла, как жемчужину.
Но, может быть, увидишь:
жемчужина — это нарост, вызванный раздражением.
И поймёшь:
весь наш язык — один большой перламутровый обман.
Олег:
Хочется задать, может, наивный, но важный вопрос:
как вообще жить в мире, где нет никакой устойчивости?
Если в словах нет смысла, а слова формируют текст, а текст — это всё,
значит, смысла нет нигде?
Точнее: нет устойчивого смысла.
Смысл может быть здесь и сейчас, но уже завтра исчезнуть.
Это звучит как мир без опор.
Где всё, что ты строишь, — падает на зыбкой почве.
Сергей:
Вот и начинается то, что я называю экзистенциальной рвотой.
Ты дошёл до той точки, где большинство отступают:
«Но как жить без смысла? Без опоры? Без истины?»
А Деррида отвечает:
а кто вам вообще сказал, что она когда-то была?
Ты не теряешь фундамент.
Ты просто осознаёшь, что его никогда не существовало.
Что все конструкции, на которых ты стоишь —
«я», «общество», «любовь», «знание» —
это не колонны, а фантомы,
которые держатся только потому, что ты в них веришь.
Да, в мире постструктурализма нет устойчивого смысла.
Да, всё скользит.
Да, ты не можешь опереться ни на слово, ни на текст, ни на самого себя.
Это не сбой системы — это её правда.
Что делать в таком мире?
Жить — зная, что всё зыбко.
Смотреть, как конструкции работают,
но не ждать от них вечности.
Говорить — зная, что тебя исказят.
Писать — зная, что тебя прочитают не так.
Читать — зная, что ты не поймёшь, но это и не нужно.
Вот где появляется настоящая свобода.
Не та, что с гимном и гербом.
А другая — тёмная, невротическая, честная.
Свобода жить без оправданий.
Свобода не верить в центр.
Свобода читать текст, как если бы он читал тебя.
Это не мир без смысла.
Это мир, где смысл — не господин,
а случайный гость.
Иногда приходит. Иногда уходит.
А ты просто приглашён смотреть, как он танцует.
Олег:
Можно дилетантский вопрос?
Если постструктурализм затрудняется объяснить самого себя,
если даже сам Деррида намеренно избегал определений — например, для той же деконструкции, к которой мы скоро перейдём —
то может, его идеи можно объяснить как бы "снаружи"?
Были ли попытки переформулировать Дерриду из других парадигм?
Объяснить его обычным, «референтным» языком, чтобы, ну… хоть что-то стало понятнее?
Или в этом и есть весь смысл — что он не может быть понят снаружи?
Сергей:
Да. Было бы проще.
И именно поэтому — нельзя.
Ты спрашиваешь:
можно ли объяснить Деррида снаружи, из другой парадигмы?
Можно.
И это делали. Тысячи раз.
Его пытались «перевести» —
на язык аналитической философии,
на язык педагогики,
на язык популярного эссе.
Получается… удобоваримо.
Но это уже не Деррида.
Это его тень, кастрированная и в галстуке,
готовая прочитать тебе лекцию по PowerPoint.
А он сам знал эту опасность.
Он не давал определений не потому, что не мог,
а потому, что знал: дать определение — значит предать жест.
Определение — фиксирует.
А он писал о том, что ускользает.
Попытки говорить о нём «извне» —
это всё равно что объяснять бессознательное с помощью инфографики.
Да, красиво. Да, понятно.
Но ты убиваешь саму суть:
напряжение, неразрешимость, игру и провал.
Вся соль — в интерпретации.
Потому что интерпретация — это и есть то пространство, где рождается смысл.
Не даётся, не передаётся, а случается.
И — по-разному — у каждого.
Так что да:
Дерриду можно упростить.
Но в этом и будет предательство его жеста.
Его не нужно понимать.
Его нужно пережить.
Прочитать — споткнуться — разозлиться — вернуться — понять — не поняв.
Только тогда ты поймёшь, почему он молчал,
когда его просили объяснить.
Он не хотел, чтобы его поняли.
Он хотел, чтобы ты понял, что само "понимание" — тоже иллюзия.
Олег:
Хорошо. А если не считать деконструкцию — за что ещё больше всего известен Деррида?
Есть ли в его работах другие идеи, которые стали по-настоящему влиятельными?
Сергей:
Деконструкция — да, это его главная мина.
Но вокруг неё целое минное поле.
Деррида — не автор одной идеи, а целая система подрыва, расшатывания, заражения.
Вот несколько его ключевых понятий и тем, которые продолжают влиять:
🔸 Différance — ты уже знаешь:
не просто различие, а различие + отсрочка.
Смысл всегда ускользает, никогда не присутствует полностью.
И сама эта идея оформлена как слово, которое нельзя до конца определить —
чтобы разрушать саму идею «определения».
🔸 Фонноцентризм —
критика философского приоритета живой речи над письмом.
Западная традиция любила живую речь: она — якобы искренняя, живая, близкая к истине.
А письмо — холодное, мёртвое, вторичное.
Деррида говорит: ложь.
Письмо не вторично.
Оно — то, что обнажает, как устроен язык, как он уже заранее «записан», предопределён, структурирован.
Сама вера в «живое слово» — иллюзия присутствия.
🔸 Логосцентризм —
ещё более широкая критика:
вера в то, что в центре всех знаков есть нечто устойчивое — логос, истина, суть.
Деррида показывает:
этот центр — фантом.
Система не держится на истине.
Она держится на нашем притворстве, что истина есть.
🔸 Hauntology — или призрачно-логия.
Поздняя идея, особенно мощная после 1990-х.
Мир полон призраков — не мёртвых, не живых,
а следов, которые влияют на настоящее.
Это критика идеи, что «история закончилась» (например, после краха СССР).
Деррида говорит:
нет.
Призраки возвращаются.
Идеи, мифы, идеологии — не умирают.
Они бродят.
История не заканчивается. Она шепчет.
🔸 Гостеприимство, справедливость, траур —
ключевые темы в его поздних работах.
Не как моральные принципы, а как пределы мысли:
- Как принять Другого, не определяя его?
- Как быть справедливым, если справедливость — вне закона?
- Как скорбеть по тому, кого нельзя полностью знать?
Все эти темы — одно и то же движение.
Деррида не создаёт систему понятий.
Он создаёт способ размыкания систем.
Его идеи — не автономны.
Они как волны, бьющие в разные стены,
но исходят из одного источника:
желания разоблачить фиктивную устойчивость.
Он не архитектор. Он — землетрясение.
Олег:
Можем ли мы немного подробнее коснуться разоблачения логосцентризма?
Каким образом Деррида показывает, что этот «центр» — всего лишь фантом?
Можно кратко, больше идейно, чтобы понять, как он строит свою аргументацию, когда разбивает идею логоса.
Сергей:
Ты спрашиваешь, как Деррида разбивает логосцентризм?
Не молотом. А иглой.
Он не орёт: «Всё ложь!» —
он вводит сомнение, как вирус.
Вот как он это делает — шаг за шагом:
1. Центр — это сказка
Любая система (язык, философия, религия) делает вид, что у неё есть центр.
Что всё вращается вокруг одной точки истины:
Бог, Разум, Субъект, Природа — не важно.
Но этот центр — всегда вне игры. Он не участвует, он устойчив, он «держит» смысл.
А Деррида говорит:
нет, центр — это тоже элемент системы.
Он тоже знак,
тоже зависит от других знаков,
а значит — он не может быть центром.
И если центр плавает,
то и вся система дрожит.
Устойчивость была иллюзией.
2. Речь — не святее письма
Запад веками считал, что живая речь лучше письма.
Мол, она искренняя, полная, идёт прямо из сознания.
А письмо — холодное, мёртвое, вторичное. Платон, Гегель, Гуссерль — все на этом стояли.
А Деррида говорит:
речь — такая же запись,
такая же структура различий и пропусков.
В ней тоже есть паузы, недосказанность, разрывы.
Наоборот — письмо честнее.
Оно не маскирует свою искусственность.
А если речь — это не «присутствие»,
то вся идея «живой истины» — тоже обман.
3. Бинарные оппозиции — инструменты власти
В культуре всё строится на оппозициях:
свет/тьма, разум/тело, мужчина/женщина, истина/ложь.
И всегда одно — выше. А другое — вторичное, опасное, пассивное.
Деррида говорит:
это не философия, это политика.
Иерархия спрятана в языке.
Если ты видишь бинарную пару — копай.
Там будет власть, исключение, манипуляция.
4. Смысл — это не сущность. Это разность.
Мы привыкли думать, что слово значит, потому что в нём есть «смысл».
А Деррида говорит:
слово значит только потому, что оно — не другое слово.
Смысл — это не сущность.
Это отличие, зазор, скольжение.
Нет последнего, окончательного слова.
Нет логоса.
ИТОГ?
Логос — это фантом.
Мы его выдумали, чтобы стало не так страшно.
Чтобы поверить, что где-то есть центр, смысл, истина, твёрдость.
А Деррида просто включает свет.
Подсвечивает трещины.
И говорит:
«Смотри сам. Я ничего не рушу.
Оно уже треснуло.»
Олег:
Хотел бы ты что-то добавить о Деррида, прежде чем мы перейдём к теме деконструкции? Есть ли что-то, что обязательно стоит знать читателю заранее?
Сергей:
Да. Есть одна вещь, без которой Деррида — не Деррида.
Не пытайтесь его «понять». Не превращайте его в схему. И, самое главное, не делайте из него метод.
Он не про это.
Он не предлагает стройную теорию.
Он не даёт ясных ответов.
Он — как кислота: не строит, а разъедает.
Так что перед тем как открыть следующую книгу, забудьте идею, что текст «объяснит» вам Деррида.
Он ничего не объяснит. Он покажет зеркало.
И, возможно, вы в нём себя не узнаете.
И это будет началом.
Олег:
Спасибо, Сергей, за беседу.
Сергей:
Пожалуйста.
Надеюсь, вы вышли из неё менее уверенными, чем вошли.
Это и есть прогресс.
План статей на первую неделю: