Раньше люди были добрее

Раньше люди были добрее: деконструкция одного утешения
«Прошлое — это не то, что было. Это то, чем вы себя обманываете»

I. Введение

Простая фраза, произнесённая в очереди за антидепрессантами или оставленная в комментарии под видео о брошенных котятах: «Раньше люди были добрее». Утешение. Лингвистический плед, в который можно завернуться в моменты морального озноба. Но — как и любой плед — он сшит из дыр. И если потянуть за одну нить, ткань «доброты прошлого» начинает расползаться. Потянем.

II. Фантом прошлого

Тезис «Раньше люди были добрее» основан на временной бинарности: «раньше» — «сейчас». В духе Деррида, эта бинарность не только ложна, но и насильственна. Она устанавливает иерархию: прошлое (как свет) выше настоящего (как мрака). Но время — не прямая линия, а текст. И как любой текст, оно читается иначе в зависимости от контекста.

Прошлое, как и любое означаемое, существует не «там», а «здесь» — в настоящем, в нашем дискурсе. Оно пересобирается каждый раз, когда произносится. Ностальгия — не память, а риторическая стратегия. Вы не вспоминаете, вы переписываете.

III. Кого вы называете «людьми»?

Под «людьми» обычно имеют в виду не абстрактного «гомо сапиенса», а тех, кого в конкретном прошлом субъект считает частью своей морали. Семья, соседи, случайные прохожие с улыбкой. Но где в этом архиве «людей» — рабы, нищие, пациенты психбольниц, женщины без прав? Были ли они в числе «добрых» или были объектами структурного насилия?

Доброта — не универсум, а язык власти. Она направлена только туда, где не угрожает статусу. Кто «был добрым»? Тот, кто мог себе это позволить. То есть тот, кто находился выше.

IV. Археология сентиментальности

В деконструкции не ищут «истинного» значения — его нет. Есть только трещины в структуре. Трещины в тезисе «люди были добрее» — это свидетельства обратного. Линчевания, войны, семейное насилие, системные репрессии. Всё это — не «исключения» из доброты, а её тень. Любой гуманизм — всегда с припиской.

Когда кто-то говорит: «раньше были добрее», он говорит: «мне было проще верить в это». Это не утверждение о мире. Это диагноз веры.

V. Нежность как инструмент подавления

В постструктурализме не бывает «нейтральных» понятий. Даже доброта — не добродетель, а инструмент. Она дисциплинирует. «Улыбайся». «Не груби». «Будь вежлив». Это не призывы к свободе, а команды. Они держат общественный порядок, где жертва обязана благодарить палача за чашку воды.

Раньше были добрее? Нет. Просто раньше доброту удавалось маскировать под мораль. Сегодня эта маска сползает. И вы это чувствуете. Отсюда тоска.

VI. Добро как симулякр

Баудриар говорил бы: «Вы путаете карту с территорией». Доброта, о которой вы вспоминаете, — не реальность, а симулякр. Медиа, литература, ваши собственные отредактированные воспоминания создают образ добрых времён. Но этот образ — не копия реальности, а её фальшивая замена.

Вы не вспоминаете доброту. Вы вспоминаете ощущение, что были правы. Сегодня это ощущение исчезает. И вы цепляетесь за образ прошлого, как за икону.

VII. Заключение: Добрые призраки

Деконструкция — это не разоблачение, а вскрытие. Под слоем «доброты прошлого» — только механизмы желания, страха, подчинения. Вы не хотите верить, что доброта всегда была избирательной. Но она была. И будет. Идея универсальной человечности — утопия, построенная на амнезии.

Тезис «Раньше люди были добрее» — не ложь. Он хуже: он нужда. Нужда в смысле, там, где его больше нет. Вы держитесь за эту фразу, как за рукоять двери. Но за дверью — пустота. Добро было не раньше. Оно — там, где вам удобно его видеть.