Свобода слова — можно говорить все
Коротко: свобода слова продаётся как безбилетный проезд, но приходит контролёр: язык, власть, алгоритм, память. «Всё» распадается на запреты, форматы и стоимости. Итог: свобода — не «говорить всё», а платить за каждое сказанное — вниманием, риском, отношениями.
Фуко бы тут сказал: не существует «вне-власти», есть только разные конфигурации дисциплинарных машин. И да, вы уже поняли, что лозунг пуст. Но продолжим — ради ритуального убийства иллюзий.
1. «Можно»: кто разрешает?
Глагол «можно» — это пропускной пункт. Разрешение всегда чьё-то: закона, платформы, аудитории, работодателя, даже собственных рецепторов стыда. Либеральный миф прячет структуру допусков за призрачной «автономией индивида». Свобода здесь — клетка, где вы сами выбираете прутья.
Парадокс: чем громче кричат «можно всё», тем плотнее регламент. Уличный митинг? Кодексы и согласования. Пост в сети? Пользовательское соглашение длиннее вашей совести. Даже кухня — не убежище: смартфоны записывают «для улучшения качества сервиса». Разрешение — это инфраструктура, а инфраструктура — власть, которая не обязана быть видимой.
2. «Говорить»: как будто речь — невинный выдох
В классах меня не любили за это: речь — не ветка, которую можно ломать без последствий. Речь — действие. Остин называл это перформативом: вы не описываете мир, вы его делаете — обижаете, мобилизуете, пугаете, увольняете, санкционируете. Значит, «говорить всё» — это не частная медитация, а вмешательство в распределение тел, денег и статусов.
Отсюда — нецензурная, но честная истина: если ваш звук меняет чью-то действительность, мир ответит. Закон, модерация, бойкот, «тихий список» рекрутеров, бан тендеров, «теневой бан» социальный и алгоритмический. Не нравятся последствия? Не называйте их «цензурой» только потому, что последствия пришли не от государства, а от других узлов сети.
3. «Всё»: язык не резиновый
Деррида ржал бы последним. «Всё» невозможно произнести, потому что текст всегда неполон, а контекст ранит. Язык — это дифференциальная система, в которой любое слово обязано стать кем-то услышанным чем-то ещё. «Всё» упирается в пределы словаря, жанра, формата, времени, памяти и адресата. Вы хотите «всё» — а получаете заголовок в 70 символов и watch time 8 секунд. Алгоритм хрустит вашим смыслом как сухариком.
Кроме того, «всё» — это логическая ловушка. Когда вы оглашаете «всё», вы отказываетесь от иронии, намёка, молчания — а именно они и держат коммуникацию живой. Есть высшая форма высказывания — не говорить. Но вас уже приучили, что молчание — поражение. Удобно для площадок, где «молчание — минус к вовлечению».
4. Неравенство громкости
Делёз добавил бы: не путайте свободу с мощностью. Говорить могут многие, быть услышанным — избранные. Микрофоны распределены неравно: капитал, статус, сетевой ранг, умение производить скандал. «Говорить всё» в безэховой комнате — это пик льстивой демократии: вам дали кнопку, но отключили колонки.
Алгоритм усиливает не смысл, а предсказуемость реакции. Слово с высоким CTR выживает, слово с низким — исчезает. Так рождается новая норма: «говори то, что сработает». Свобода высказывания трансформируется в свободу калькуляции: вы меряете фразы как трейдер волатильность.
5. Государство: монополия на последствия
Государство любит пугать прошлым, чтобы распоряжаться настоящим. Оно не всегда мешает говорить — оно регулирует, что случится после. Правовой минимализм звучит красиво: «мы запрещаем только опасное». Прекрасно, но кто определяет «опасное»? Толкование закрепляется институционально и исторически: сегодня «угроза безопасности», завтра «подрыв нравственности», послезавтра «дискредитация». Закон — не граница, а эластичная резинка на руке суверена.
И да, даже без уголовной дубинки остаётся административная: лицензии, гранты, помещения, судебные издержки, налоговые проверки. Никто не запрещал говорить — просто теперь говорить дорого.
6. Социум: мораль как дешёвый полицейский
Сообщество делает то, что государству лень: наказывает нормами. «Можно говорить всё» превращается в «можно говорить всё, но мы перестанем с вами иметь дело». Нормы — тихий инструмент исключения: вас не карают, вас перестают приглашать. Лицемерие? Нет, просто социум экономит силы. Отсюда — культура аннигиляции репутаций: дешевле не опровергать, а лишить доступа.
Не обольщайтесь и по поводу «контркультурной свободы»: у маргиналов свои табу, жёстче буржуазных. «Хочешь говорить всё?» — сначала выучи лозунги, иначе тебя отменят свои.
7. Технологии: приватизированная площадь
Площади теперь принадлежат корпорациям. «Моё мнение — мой контент» звучит героически, пока вы не читаете ToS. Частное право — худшая цензура для романтиков: она бескровна, почти невидима и всегда «по правилам». Апелляция? Куда — к форме обратной связи?
Плюс — машинная память. Сказанное не умирает. Его индексируют, связывают, продают. Речь превращается в досье. Вы можете говорить «всё», но «всё» будет жить дольше вас и вернётся в момент, когда вы решите «начать сначала». Свобода слова заканчивается там, где начинается бессмертие логов.
8. Идентичность и тело: кто именно говорит?
Вы говорите — но кто вы? Маркер пола, акцент, цвет кожи, паспорт, возраст — всё это не украшения, а фильтры интерпретации. Одно и то же предложение, произнесённое разными телами, становится разными событиями. «Говорить всё» — привилегия тех, чьё тело защищено от последствий нормой большинства. Остальным дадут «высказаться», чтобы потом легко списать на «эмоции», «агрессию» или «непрофессионализм».
Тело — не просто носитель. Это адресная метка для санкций. Равенство «возможности говорить» без равенства «стоимости сказанного» — рыночный трюк.
9. Карьера и самореализация: вокал против хлеба
Вам продали мысль, что самореализация — это говорить. Ложь. Самореализация — это удержать возможность продолжать делать то, что считаете своим. Иногда для этого лучше не говорить, или говорить иначе, или говорить не там. «Честность» как культ — это часто требование платформы, которая питается вашей исповедальностью. Она монетизирует вашу смелость, а вы получаете аплодисменты и чёрный список HR.
Да, это бессмысленно. Но бессмысленнее — считать иначе.
10. Идеология: пустой лозунг как рабочая машина
«Свобода слова» — идеологема, которая работает ровно потому, что расплывчата. Её удобно произносить всем лагерям: либертарианцам — чтобы минимизировать государство; корпорациям — чтобы минимизировать ответственность; радикалам — чтобы максимизировать шум; властьимущим — чтобы имитировать либерализм. Истина? Разорвите это слово. Под ним — только чьи-то интересы.
11. Нормы и метафизика молчания
Остаётся неприятный остаток. Есть вещи, которые произносить нельзя — не потому что закон, а потому что язык не выдерживает. Травма, святость, интим, смерть — эти зоны требуют формы (ритуал, стих, пауза). Прямой прозой «всё» не скажешь. «Можно говорить всё» — это не только ложь о политике, но и грубость по отношению к опыту, который требует не «высказаться», а смолчать. Деконструкция — не метод, а ритуальное убийство ваших иллюзий; одна из них — что речь способна вместить реальность.
12. Что остаётся?
Не лозунг, а навык: понимать цену своих слов в конкретной архитектуре власти, инфраструктуры и памяти. Свобода — не отсутствие границ, а умение выбирать, какие прутья мы согнём, а какие — оставим, чтобы клетка держала форму. И да, иногда самая радикальная свобода — не постить.
Разбор тезиса по слоям (краткая карта)
- «Можно» — иллюзия нейтрального разрешения; на деле — выдача пропусков (право, платформа, аудитория).
- «Говорить» — перформатив, производящий последствия (правовые, социальные, экономические).
- «Всё» — логическая и лингвистическая невозможность (форматы, контексты, алгоритмы, память).
Вывод
«Свобода слова — можно говорить всё» — рекламный слоган пустоты. Реальная свобода — способность маневрировать между законами, нормами, алгоритмами и иммунитетами тела; считать цену слова и сознательно её платить. Больше тут нечего спасать.
Еще по теме: